Роман "Дневник страха", стр. 45 - 50

III.

Слепая темнота и немая тишина! Мрак окружает меня со всех сторон. Я сижу не понятно на чем, прижав колени к груди, так спокойней. Мне ни холодно, ни жарко, ни противно, ни приятно, просто пустота заполняет не только пространство, она заполняет меня. Однако, раз до сих пор существует это "я", значит мое сознание не растворилось в пустоте. Но что тогда есть? Где тогда я? Я поднимаюсь и начинаю бежать, но получается ли это у меня? Ведь я ничего не вижу, ничего не чувствую. Я бегу уже достаточно долгое время, а пустота здесь, ничем не отличается от пустоты той. Я вновь сажусь на попу и прижимаю колени к груди. Устав сидеть, я вновь начинаю бежать. Это повторяется снова и снова, но ничего не изменяется. Сколько можно бегать в этой пустоте? Одна лишь темнота и тишина... 

Не может быть, что-то начинает виднеться вдалеке. Неужели в этом царстве мрака есть свет? Да, это очень тусклый свет лампы, которая висит на стене, справа от меня. Наконец-то я приоткрываю глаза и начинаю понимать, что лежу в темной больничной палате, скромно освещаемой тусклым фиолетовым светом, который позволяет лишь разглядеть очертания объектов. Я хочу пошевелить рукой, но понимаю, что руки пристегнуты ремнями к койке, то же самое с ногами. Вот теперь я окончательно вернулся в мир земной, так как почувствовал ужасную боль во всех конечностях своего прикованного к постели тела. Больше всего трещит голова, как будто ее вместо ореха засунули в орехокол и сжали его, что было сил. Кожей лица я начинаю ощущать, что вся моя голова перемотана бинтами. Что со мной? Сознание достает из архивов памяти последний видео-ряд моей жизни. Перед глазами проносятся цветные картинки: кабинет мамы и  два глянцевых билетика на столе, заполненный людьми зал дворца культуры и Полина на соседнем кресле, звездное небо и загородившие путь отморозки, удар в лицо и унижающее "облапывание" моей девушки, дикий страх, сковывающий меня, и приговор в глазах Полины, мое сумасшествие и прыжок в бездну. Почему же эта бездна меня не приняла? Опять случайность, как и с повстречавшимися ублюдками? Я смотрю, случай меня обожает! Хочется рыдать, но еще больше хочется пить. Никогда не испытывал такой жажды. "Вашу мать, дайте кто-нибудь воды!": - хочется крикнуть мне, но сил совсем нет. Из тела торчит какая-то трубка. Не хотелось бы остаться калекой, только не это. Какую же глупость я совершил, наконец-то, первая разумная мысль посещает меня за эти две недели. Боковым зрением замечаю умывальник в углу палаты. Эти Танталовы муки не выносимы, видя источник воды не иметь возможности утолить невыносимую жажду. До меня доносится постанывание какой-то женщины. Её койка стоит у моего изголовья, поэтому я не могу видеть, кто там. Из любопытства я поворачиваю голову слегка на бок, чтоб рассмотреть бокового соседа. Там в каком-то безжизненном состоянии лежит обнаженный мужчина. Страшно смотреть на то, что осталось от его тела, наверное, после автомобильной аварии. Я на миг смыкаю веки и возвращаю голову в прежнее положение, прислонив затылок к подушке и устремив взгляд, вновь открытых глаз, в потолок. Если я скажу вам про то, насколько сильно хочется жить в такие мгновения, поверите мне? Не спросите ли меня: - "Зачем тогда, дурак, в окно сиганул?" Не дураком я был в те мгновения, а - бестолковым, в изначальном смысле этого слова. И еще слабым, очень слабым, не умеющим бороться с серьезными проблемами. На каком низком уровне развития находилась моя воля, раз она позволила сначала страху овладеть моим сознанием, а потом уже изувеченному страхом сознанию, овладеть телом? Сумасшествие  победило даже инстинкт самосохранения.

- Очнулся, - увидел я силуэт в халате, склонившийся надо мной.

- Пить, - прошептал я, медленно двигая сухими губами.   

- Сейчас, - исчез силуэт, но через несколько секунд вернулся, держа в руке ложку. Уже отчетливее я разглядел молодое, круглое лицо медсестры, обрамленное короткими волосами. Она прислонила ледяную и влажную алюминиевую лопатку к моим губам. Несколько капель холодной воды смочили пересохшую полость рта.

- Еще, - умоляюще простонал я.

- Терпи, богатырь,  - сердито сказала она, мотивируя меня таким образом справиться с неутолимой жаждой. - Надо ночь тебе перемаяться, завтра утром дам еще. - Она как-то изумленно улыбнулась и направилась к своему столику, весело произнеся: "Надо же чудеса! Парнишка-то, в рубашке родился!"

За головой по-прежнему тяжело постанывала женщина, а рядом на койке неподвижно валялось на окровавленных простынях зверски изувеченное, но еще живое, тело мужчины. Как бы это не выглядело аморально, но я был рад, что нахожусь здесь не один, что звуки жизни доносятся до меня, пусть эти звуки страшны, но это звуки жизни. Я не хочу возвращаться в пустое пространство мрака и тишины. Если это даже был беспокойный сон, из которого, кроме карцера вечности, я ничего не могу вспомнить, как это часто с нами бывает после пробуждения, все равно я не хочу в него возвращаться. Поймите, как же всё-таки здорово, что каждого из нас окружают люди. И нет ничего страшного даже в том, что встречаются особи с патологическими отклонениями в сознании, как те отморозки, просто надо быть ко всему подготовленным. Хуже бы было, если бы людей не было вовсе, если бы ты существовал один одинешенька на этой планете. Представь себе, что утром ты просыпаешься в одиночестве, выходишь на улицу - там пустота, никто тебе не встретится по дороге на работу, никто не улыбнется и не оскалится, к тебе в кабинет не зайдет начальник и не наорет на тебя, а если начальник - ты, то тебе не на кого наорать, либо похвалить, не с кем посмеяться над свежим анекдотом, не с кем выпить кофе в кафе, некого обнять и поцеловать, некого уложить спать, некого воспитывать, не кем гордиться. Нужна ли кому-нибудь такая жизнь? Нужна ли кому-нибудь такая вечность? Мы люди - создания общественные, и смысл нашего существования в общечеловеческой целостности.  

- Алло! Доброй ночи, - донесся голос медсестры, направленный в динамик мобильного телефона, - сынок ваш, слава богу, на четвертые сутки очнулся... Да, я-то тут при чем? В рубахе он у вас родился... Доктора, конечно, тоже надо будет отблагодарить. Профессионально заштопал голову парню... Нет, сейчас приезжать не надо, вас никто не пустит, три часа ночи. Вы, просто, просили сообщить независимо от времени суток. Вот, я вам и позвонила... Пожалуйста. Вы завтра с семи утра приезжайте, я вас обязательно проведу на некоторое время к сыну... Постоянно можно будет находиться с ним, когда мы его из реанимационной в обычную палату переведем... Не знаю, если никаких осложнений не последует, то думаю через два-три дня... Спокойной ночи. 

"Бедная моя мамочка!": - подумал я. Мои глаза налились слезами, и две большие капли, соблюдая симметричность движения, покатились к вискам. "Любимая моя мамочка, прости меня!" Эта была радостная боль, сдавившая мою грудь. Радостное переживание за человека, который тебя любит. Не хочу, чтоб вы подумали, что я применяю литературную гиперболу. Просто, на самом деле в такие минуты осознаешь всю полноту любви, всю ценность жизни, и понимаешь, насколько надо быть бестолковым, чтоб решиться на самоубийство. Надеюсь, эти воспоминания послужат примером не только для совсем отчаявшихся камикадзе, но и для тысяч обыкновенных людей, которые должны понимать, насколько важно тренировать свою волю, насколько важно быть сильным и духовно (мне это слово нравиться больше, чем слово "психологически"), и физически. Это очень важно, потому что никто не знает, какой урок ему может преподнести жизнь.

Я не буду рассказывать о своих последующих двух днях прошедших в реанимации, о том, как сжимается сердце, когда выносят мертвое тело с соседней койки, которое еще несколько минут назад было живым, о том, как периодическое легкое постанывание превращается в постоянный невыносимый стон боли, о том, какое зловоние стоит там и о том, в каких кровавых простынках путаются твои ночные сны. Лучше сразу перенесемся на три недели вперед. В светлую палату, у пациентов которой на лицах уже сияют улыбки. Прекрасно, когда надежды становятся реальностью. В открытое окно палаты струится теплый весенний воздух, а лучи апрельского солнца золотыми спиралями падают на подушку, в которую проваливается твоя уцелевшая голова. Ты счастливыми глазами смотришь на серьезного отца, стоящего рядом с твоей койкой, и на милую маму, сидящую в твоих ногах и держащую в своей нежной ладони твою руку.

Наконец-то я видел перед собою красивую и вдыхающую энергию жизни женщину. Ее щеки налились румянцем, блестящие волосы, обрамляющие крепкое лицо, аккуратно спускались по плечам, глаза сияли, как прозрачные озера под голубым небом. Что там говорить, я с ужасом вспоминаю то худое пожелтевшее лицо, со слегка дергающимся от нервов глазом, в которых не отражалось ничего, кроме больной желтизны этого уставшего лица. Каким же ты все-таки был подлецом! Ключевое слово в предыдущем предложении - "был".

Я держал за руку свою маму, и мне казалось, что именно эти руки вытянули меня из бездны. Я с наслаждением вдыхал теплое дыхание весны, врывающееся в палату сквозь распахнутое окно, и каждая клеточка моего тела отвечала невидимой вибрацией на звучащую в воздухе мелодию спасения. Был ли это второй шанс? А может просто очередная нелепая случайность? Не знаю, но я страстно хотел жить. Еще больше я хотел изменить себя. Сначала себя, а потом таких же, каким я был раньше, людей.

В больнице только то и делают, что говорят о моем везении. Меня называют здесь "рубаха-парень". Не от того, что я славный малый, а потому, что родился в рубахе. Упасть с пятого этажа и отделаться несколькими сломанными ребрами и треснувшим черепом. При этом, называют все, начиная от персонала и заканчивая соседями, не только по палате, но и по всему этажу. Как же любят люди разные невероятные вещи, другими словами, чудеса. Упал и не разбился - чудо! Но, ведь, жизнь каждого из вас - это не менее важное чудо. Не забывайте об этом!

Голова каждый день раскалывается, особенно под вечер. Но доктор утверждает, что уже через полгода я смогу в футбол играть, при этом забивая в ворота мяч не только ногами. Понимаете, на что он намекает? Ну, а шрам, проходящий через всю щеку, от виска до подбородка, не так уж и ужасен. Шрамы украшают мужчин, ведь так женщины? Вспомните образ Жофрена из романа "Анжелика"? Но он-то был настоящим мужчиной, не то, что я. Зато у меня появился второй шанс, и кроме того, понимание, что возможность "быть мужчиной" - ни за какие деньги не купишь.   

- Доктор сказал, что через неделю мы тебя можем забирать из больницы, - поглаживая своей ладонью мою руку, благоговейно произнесла мама. - Я возьму отпуск, буду с тобой.

- Это не обязательно, - грустно улыбнулся я, понимая, к чему она клонит.

- Просто, хочу быть рядом с тобой.

- Ма, ты не переживай. Больше такого не повторится, я тебе даю слово, - сделал я утвердительный кивок головой, не сводя стойкого и уверенного взгляда с маминых глаз.

- Надеюсь, - сомкнув глаза, покачала головой женщина, пережившая глубокое горе.

- У меня есть к тебе просьба, - я сделал выжидающую паузу.

- Какая? - с интересом посмотрела мама.

- Поговори с бабушкой о том, что я хочу пожить у нее, в деревне.

- Об этом и говорить не надо, - с оттенком обиды возразила мама. - Тебе всегда там рады.

- Да, но я планирую пожить там ни пару недель.

- А сколько? - тень удивления упала на ее лицо.

- Не знаю точно. Может год, может два.

- Как же университет?

- Еще успею. Поверь, ма, мне сложно будет вернуться к учебе. Кроме того, сейчас я этого и не хочу.

- Хорошо. Я решу с твоей бабушкой этот вопрос, обещаю, - по её губам пробежала милая улыбка. - Правда, тут и решать особо нечего. Бабушка только обрадуется.