суббота, 30 марта 2013 г.

Отрывок из «Истории установления христианства», написанной Вольтером в 1736 году.



Любая секта, любая школа может быть полезна только своим чисто философским учением; ведь люди не станут лучше, если бог будет в Слове, или в двух Словах, или ни в одном? Какое имеет значение для счастья людей, что бог воплотиться пятнадцать раз на берегах Ганга или сто пятьдесят в Сиаме, или один раз в Иерусалиме?
Самое лучшее, что могли бы сделать люди, это принять религию, которая бы походила на самый разумный способ государственного управления. А между тем это разумное человеческое правление заключается в справедливом распределении наград и наказаний; таковой должна быть и наиболее разумная религия.
Как только люди приняли догмат о существовании души  и затем о ее бессмертии, ничто, казалось, не могло быть более логичным, чем заявить: бог может вознаградить нас или покарать после смерти в зависимости от нашего поведения. Сократ и Платон, которые первыми высказали эту мысль, тем самым оказали человечеству огромную услугу, обуздав преступления, над которыми не властен закон.
Иудейский закон, приписываемый Моисею, ничего не обещал в виде вознаграждения, кроме вина и елея, и ничем не угрожал – разве что коростой или язвами на голенях; следовательно, это был закон невежественных и примитивных людей.
Объединившись с Александрийскими последователями Платона, первые ученики Иона Крестителя и Иисуса моли бы создать добродетельное и полезное общество, нечто подобное секте терапевтов в Египте.
Приходится признаться со всей искренностью и восхищением, что филадельфийцы, которых называют квакерами или трясунами, и были до настоящего времени этим народом терапевтов, сократиан или ранних христиан, о которых мы только что упоминали; говорят, что для того, чтобы быть смыми достойными уважения людьми на земле, им недостает только привычки говорить и жестикулировать без кривляний. До сих пор они не имеют ни храмов, ни алтарей, как это было в обычаи у ранних христиан в течении 150 лет; они трудятся как первые христиане, помогают друг другу и ненавидят войну. Если подобные нравы сохранятся, то эти люди будут достойны того, чтоб управлять вселенной, так как, используя свои иллюзии, они научат и других тем добродетелям и той морали, которую сами исповедуют. По-видимому, христиане первых веков начали точно также, как сегодняшние филадельфийцы, но их неистовство, приверженность к догматам и ненависть к другим религиям вскоре погубили то, что было хорошего и полезного у первых христиан, которые в какой-то мере подрожали ессеям; вначале они презирали храмы, все эти воскурения, свечи, очистительную воду, священников, но вскоре и у них самих появились священники, очистительная вода, воскурения и храмы. Сто лет они жили милостыней, а их последователи стали жить вымогательством; наконец, сделавшись господами положения, они принялись поносить друг друга, превратились в клеветников, клятвопреступников, убийц, тиранов и палачей.
Во всех вероисповеданиях существовали великие люди и особенно милосердные люди, но они были бы еще более великими и благими, если бы яд религиозной предвзятости не влиял на их добродетель.
Заклинаю всякого священника, который внимательно прочтет столь очевидные истины, изложенные в этом небольшом труде, сказать самому себе: «Я богат только благодаря вкладам моих соотечественников, которые некогда малодушно снимали со своих близких последнюю рубашку, чтобы обогатить церковь. Неужели у меня хватит подлости, чтобы обманывать их потомков и варварства, чтобы их преследовать? Ведь, прежде всего я человек, а уже потом духовное лицо, поэтому исследуем перед лицом бога все то, что мне предписывают разум и человеколюбие. Если я буду поддерживать догматы, которые издеваются над здравым смыслом, то это означало бы, что я просто сошел с ума, а если я использую свое влияние, чтобы заставить восторжествовать эти абсурдные догматы, в которые я сам не могу верить, то значит я – отвратительный тиран. Поэтому будем наслаждаться богатствами, которые нам достались ни за что, ни про что, и перестанем впредь обманывать и притеснять».
Ни одна полезная истина не возникла, в этом нет сомнения, в результате кровавых распрей, которые опустошая Европу и Азию, начинались для того, чтобы выяснить, имело ли вечное и вездесущее существо дочку или же скорее сына, был ли этот сын зачат до или после сотворения мира, единосущен ли он своему отцу или отличается только по своей природе; был ли он рожден на земле или на небесах, умер ли во время ужасной казни, воскрес ли он, спустился ли в преисподнюю и вкушаем ли мы с тех пор его тело и пьем его кровь; имел ли этот сын одну или две природы, составляли ли эти две природы два лица, был ли святой дух сотворен только дыханием отца или дыханием отца и сына и представляет ли святой дух одно существо с отцом и сыном?
Мне представляется, что мы созданы не для подобной метафизики, а для того, чтобы почитать бога, обрабатывать землю, которую он нам дал, и помогать друг другу в сей краткой жизни. Все теперь об этом знают и все об этом говорят, кто во весь голос, кто про себя. Наконец-то, фанатизм и религиозные преследования начинают вытесняться мудростью и справедливостью.
Вольтер, 1736 г

суббота, 23 марта 2013 г.

Мартин Иден



Одна из тех книг, после прочтения которых, душе становится так тесно, что кажется, еще чуть-чуть и ее совсем расплющит под свинцовой тяжестью несовершенного мира. Несомненно, людей, способных познать красоту и самоотверженно пуститься на поиски истины, во все времена была лишь жалкая кучка на фоне бескрайних барханов простого народа , который не мог понять этих гениев, а гении не могли смириться с приспособленческой моралью общества.  В том-то и беда таких гениев, по-моему!
Сразу бы хотелось уточнить, что я не принимаю философской позиции Мартина Идена. Во-первых, я категоричный противник теории Мальтуса, во-вторых, теорию эволюции могу трактовать как частные случаи боле глобального процесса, а ни как целостную систему познания мира. По большому же счету, также следует помнить, что любые философские теории – это, лишь, призрачная попытка человеческого разума познать абсолютную истину.
Для себя сделал вывод, что надо стараться быть выше теорий, ибо они могут привести на ложный путь, который заканчивается обрывом и падением в темную бездну. Жаль, что «в тот самый миг, когда он понял это, сознание навсегда покинуло его» (этими словами заканчивается роман).
В своей дальнейшей литературной деятельности я вижу необходимость поиска объединяющей идеи. Слава Богу, два маяка в мятежном океане, охваченном ужасным штормом, сияют настолько ярко, что могут помочь отчаявшимся судам спастись.
Напоследок скажу, что очень сочувствовал Мартину Идену и всем сердцем пережил ту боль, которая стальным клинком вонзилась в его сознание.
«Давным-давно! Эта мысль сверлила его мозг. Ведь всё это было написано давным-давно! Вот ты теперь угощаешь меня, а когда-то ты предоставлял мне умирать с голоду, отказывал мне от дома, знать не хотел только за то, что я не шел служить. А все мои вещи уже тогда были написаны. Теперь, когда я говорю, ты почтительно молчишь, не спускаешь с меня благоговейного взора, ловишь каждое моё слово. Я говорю тебе, что твоя партия состоит из взяточников и проходимцев, а ты, вместо того чтобы возмутиться, сочувственно киваешь головой и чуть ли не поддакиваешь мне. А почему? Потому что я знаменит! Потому что у меня много денег! А вовсе не потому, что я – Мартин Иден, славный малый и не совсем дурак! Если бы я сказал, что луна сделана из зеленого сыра, ты бы немедленно согласился с этим, во всяком случае, не стал бы мне противоречить, потому что у меня есть целые груды золота. А ведь работа, за которую я их получил, была сделана давным-давно, в те самые дни, когда ты не ставил меня ни в грош и плевал на меня».

На одном из экземпляров своего романа Джек Лондон написал в апреле 1910 года: «Это – книга, которую не поняло большинство критиков. Написанная как обвинение индивидуализма, она была истолкована, как обвинение социализма… Да будь Мартин Иден социалистом, он бы не погиб».

среда, 20 марта 2013 г.

Портрет Дориана Грея



«Браво!» - ликую я, поспешно встаю в полный рост и склоняю голову, прислонив подбородок к груди, тем самым покоряясь гению великого английского писателя. Своим наследием, не учитывая пьес и рассказов, он оставил единственный роман «Портрет Дориана Грея», зато насколько бесценен этот его шедевр! В нем благообразие, которого ищет наше заблудшее сознание, в нем те пороки, которые мы пытаемся скрывать от посторонних хитростью и лицемерием, в нем извечный вопрос борьбы души и тела (божественных идей и чувственных инстинктов).
Я торжественно прошу внести лавровый венок, сплетенный музами самого Аполлона, для Оскара Уайльда. Однако, предложить ему трон в зале писательской славы (тут я говорю о личном, субъективном восприятии литературы) я не осмелюсь, несмотря на то, что его роман, по моему, не уступает некоторым великим произведениям наших русских «царей слова»: Фёдора Михайловича, Льва Николаевича и Михаила Афанасиевича. 
 Сколько ранее пережитых эмоций и обдуманных идей высыпались из книги Уайльда на мою голову, ищущую истины. Только все эти идеи были совершенно в другом убранстве. Если Федор Михайлович ведет поучительный диалог с нашей совестью в форме нравственно-моральных проповедей, Лев Николаевич утруждает своей философией и отчасти рациональным подходом, а Михаил Афанасиевич путает нас символичностью, которую трудно постигнуть без определенного теософского и литературного образования, то Оскар Уайльд сотворил свой шедевр в ярких и легких для восприятия красках для светского человека. И так же доступно и понятно (без лишней символики и дарственной читателю на выдумку собственных выводов) английский писатель заканчивает роман: «вонзив нож в свой портрет, Дориан, испуская предсмертный крик, сам падает на пол». Такой финал ждёт каждого человека, осознанно загубившего свою душу. И недаром автор, как бы невзначай, упоминает  по ходу своего повествования: «Не «Прости нам грехи наши», а «Покарай нас за беззакония наши» - вот какой должна быть молитва человека богу».
Сама идея с портретом, в котором воплотилась совесть Дориана Грея, - великолепна, также как и идея с экраном, которым он поначалу старается скрыть от себя «свою совесть», а затем и вовсе ее прячет в отдаленной запыленной комнатушке за семью замками. Тот же литературный прием используется с двумя «друзьями-наставниками» Дориана: Генри и Безилом, которые нашептывают ему из-за плеча свои напутствующие наставления. Только один направляет в царство тьмы, а другой – света. В общем, по художественной аллегоричности и литературной стилистике, в которых отображается основная идея романа, книга Уайльда имеет, лишь, нескольких достойных конкурентов из огромного океана литературы. (Правда, вопрос о том, что можно считать литературой, а что нет, - весьма актуален, особенно в наше время. Кстати, по этому поводу, в самой книге уроженца Дублина имеются такие строки: «Искусство, как и Природа, создает иногда уродов, оскорбляющих глаз и слух человеческий своими формами и голосами». И тут, как бы мне не было обидно, но пока мои книжки совсем не относятся к истинному искусству, и это еще мягко сказано. Себя любимых не хочется обижать-то!)
Возвращаясь к книге «Портрет Дориана Грея», хочу сказать, что читая ее, постоянно вспоминал о тех умозаключениях, к которым пришел, прочитав книги Федора Михайловича: «Подросток» и «Преступление и наказание». Правда у Достоевского вопросов поднимается намного больше, и анализ их проводится значительно шире и глубже. Но в том –то, скорее, и ценность книжки Уайльда – при тех же выводах, она читается быстрее, она по стилистике легче (во всяком случае, для боле широкого круга читателей).

Несмотря на колоссальное впечатление, которое произвел на меня роман, не могу поставить  Уайльда на одну ступень с великими писателями, о которых упомянул в начале этой заметки. По той простой причине, что глаголить истину – это одно дело, а принять ее и жить в соответствии с этой истинной – другое, более сложное и требующее немалых волевых качеств. Ознакомившись с биографией Уайльда, некоторыми его письмами, статьями в журналах и его фотографиями, я пришел к выводу, что Уайльд вложил в Дориана (а также в Генри) много тех чувств и пороков, которые испытывал сам. Это выражалось не только в его страсти к красивым вещам,  аристократичным вечеринкам (приёмам в своем доме гостей), но и в его финальном судебном деле, после которого он угодил в тюрьму. Более того, в своих статьях Оскар Уайльд неоднократно говорил о том, что наивысший смысл своей жизни он видит в искусстве и красоте, и что именно они «спасут мир». С этими утверждениями я не согласен, и, честно говоря, для меня они в романе прошли как верования Генри, которые унаследовал Дориан. К чему такая философия его привела – мы узнаем в конце романа.
Сам же роман – ВЕЛИКОЛЕПЕН! Еще раз кричу: - «БРАВО»! Друзья, советую всем, кто не знаком с этим произведением, прочитать книгу Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея».

Цитаты из книги:
Ты любишь всех, а любить всех - значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны.

Гармония духа и тела - как это прекрасно! В безумии своем мы разлучили их, мы изобрели вульгарный реализм и пустой идеализм.

При этом каждый восхваляет те добродетели, в которых ему самому нет надобности упражняться: богачи проповедуют бережливость, а бездельники красноречиво распространяются о великом значении труда.

Вы удивительно хороши собой, мистер Грей. Не хмурьтесь, это правда. А Красота - один из видов Гения, она еще выше Гения, ибо не требует понимания. Она - одно из великих явлений окружающего нас мира, как солнечный свет, или весна, или отражение в темных водах серебряного щита луны. Красота неоспорима. Она имеет высшее право на власть и делает царями тех, кто ею обладает.

В наше время люди всему знают цену, но понятия не имеют о подлинной ценности.

Душа и тело, тело и душа - какая это загадка! В душе таятся животные инстинкты, а телу дано испытать минуты одухотворяющие. Чувственные порывы способны стать утонченными, а интеллект - отупеть. Кто может сказать, когда умолкает плоть и начинает говорить душа?

Все мы готовы верить в других по той простой причине, что боимся за себя. В основе оптимизма лежит чистейший страх. Мы приписываем нашим ближним те добродетели, из которых можем извлечь выгоду для себя, и воображаем, что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, потому что хочется верить, что он увеличит нам кредит в своем банке, и находим хорошие черты даже у разбойника с большой дороги, в надежде что он пощадит наши карманы.

- Да, в нынешние времена за все приходится платить слишком дорого. Пожалуй, трагедия бедняков - в том, что только самоотречение им по средствам. Красивые грехи, как и красивые вещи, - привилегия богатых.
- За жизнь для себя расплачиваешься не деньгами, а другим.
- Чем же еще, Бэзил?

Я вас полюбил, потому что вы играли чудесно, потому что я видел в вас талант, потому что вы воплощали в жизнь мечты великих поэтов, облекали в живую, реальную форму бесплотные образы искусства. А теперь все это кончено. Вы оказались только пустой и ограниченной женщиной. Боже, как я был глуп!..

Сев в кресло, Дориан усиленно размышлял. И вдруг в его памяти всплыли слова, сказанные им в мастерской Бэзила Холлуорда в тот день, когда портрет был окончен. Да, он их отлично  помнил. Он тогда высказал безумное желание, чтобы портрет старел вместо него, а он оставался вечно молодым, чтобы его красота не поблекла, а печать страстей и пороков ложилась на лицо портрета. Да, он хотел, чтобы следы страданий и тяжких дум бороздили лишь его изображение на полотне, а сам он сохранил весь нежный цвет и прелесть своей, тогда еще впервые осознанной, юности. Неужели его желание исполнилось?

Страницу за страницей исписывал он словами страстного раскаяния и еще более страстной муки. В самобичевании есть своего рода сладострастие. И когда мы сами себя виним, мы чувствуем, что никто другой не вправе более винить нас. Отпущение грехов дает нам не священник, а сама исповедь. Написав это письмо Сибиле, Дориан уже чувствовал себя прощенным.

Да, этим покрывалом можно закрыть страшный портрет! Быть может, оно некогда служило погребальным покровом. Теперь эта ткань укроет картину разложения, более страшного, чем разложение трупа, ибо оно будет порождать ужасы, и ему не будет конца. Как черви пожирают мертвое тело, так пороки Дориана Грея будут разъедать его изображение на полотне. Они изгложут его красоту, уничтожат очарование. Они осквернят его и опозорят. И все-таки портрет будет цел. Он будет жить вечно.

И много было (особенно среди зеленой молодежи) людей, видевших в Дориане Грее тот идеал, о котором они мечтали в студенческие годы, - сочетание подлинной культурности ученого с обаянием и утонченной благовоспитанностью светского человека, "гражданина мира". Он казался им одним из тех, кто, как говорит Данте, "стремится облагородить душу поклонением красоте". Одним из тех, для кого, по словам Готье, и создан видимый мир.

Эти сокровища, как и все, что собрал Дориан Грей в своем великолепно убранном доме, помогали ему хоть на время забыться, спастись от страха, который порой становился уже почти невыносимым.

Как сказал однажды лорд Генри, когда обсуждался этот вопрос, - самые высокие добродетели не искупают вины человека, в доме которого вам подают недостаточно горячие кушанья. И в защиту такого мнения можно сказать многое. Ибо в хорошем обществе царят или должны бы царить - те же законы, что в искусстве: форма здесь играет существенную роль.

Мы вправе судить о человеке по тому влиянию, какое он оказывает на других. А ваши друзья, видимо, утратили всякое понятие о чести, о добре, о чистоте. Вы заразили их безумной жаждой наслаждений. И они скатились на дно. Это вы их туда столкнули!

Крик ужаса вырвался у художника, когда он в полумраке увидел жуткое лицо, насмешливо ухмылявшееся ему с полотна. В выражении этого лица было что-то возмущавшее душу, наполнявшее ее омерзением.

Дориан взглянул на портрет - и вдруг в нем вспыхнула неукротимая злоба против Бэзила Холлуорда, словно внушенная тем Дорианом на портрете, нашептанная его усмехающимися губами. В нем проснулось бешенство загнанного зверя, и в эту минуту он ненавидел человека, сидевшего у стола, так, как никогда никого в жизни.

Есть грехи, которые вспоминать сладостнее, чем совершать, - своеобразные победы, которые утоляют не столько страсть, сколько гордость, и тешат душу сильнее, чем они когда-либо тешили и способны тешить чувственность. Но этот грех был не таков, его надо было изгнать из памяти, усыпить маковыми зернами, задушить поскорее, раньше, чем он задушит того, кто его совершил.

Генри в первый день их знакомства сказал: "Лечите душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа". Да, в этом весь секрет! Он, Дориан, часто старался это делать, будет стараться и впредь. Есть притоны для курильщиков опиума, где можно купить забвение. Есть ужасные вертепы, где память о старых грехах можно утопить в безумии новых.

Правда, я считаю, что лучше быть красивым, чем добродетельным. Но, с другой стороны, я первый готов согласиться, что лучше уж быть добродетельным, чем безобразным.

Весь следующий день Дориан не выходил из дому и большую часть времени провел у себя в комнате, изнемогая от дикого страха; смерти, хотя к жизни он был уже равнодушен.

Действительность - это хаос, но в работе человеческого воображения есть неумолимая логика. И только наше воображение заставляет раскаяние следовать по пятам за преступлением. Только воображение рисует нам отвратительные последствия каждого нашего греха. В реальном мире фактов грешники не наказываются, праведники не вознаграждаются. Сильному сопутствует успех, слабого постигает неудача. Вот и все.

- Милый друг, в деревне всякий может быть праведником, - с улыбкой заметил лорд Генри.- Там нет никаких соблазнов. По этой-то причине людей, живущих за городом, не коснулась цивилизация. Да, да, приобщиться к цивилизации - дело весьма нелегкое. Для этого есть два пути: культура или так называемый разврат. А деревенским жителям то и другое недоступно. Вот они и закоснели в добродетели.

- А между прочим, Дориан, - сказал он, помолчав, - что пользы человеку приобрести весь мир, если он теряет... как дальше? Да: если он теряет собственную душу?

- Не говорите так, Гарри! Душа у человека есть, это нечто до ужаса реальное. Ее можно купить, продать, променять. Ее можно отравить или спасти. У каждого из нас есть душа. Я это знаю.

Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой остается молодым...

Нет, ничего другого не было. Он пощадил Гетти только из тщеславия. В своем лицемерии надел маску добродетели. Из любопытства попробовал поступить самоотверженно.

пятница, 15 марта 2013 г.

Бернар Вербер


В первый раз с Вербером познакомился года полтора назад, прочитав его фантастический роман «Империя ангелов» (вторая книга из серии "Танатонавты"). Помню, что читалась книга предельно легко и, местами, интриговала фантазией автора, который попытался изобразить на свой лад мироустройство ангелов.

На днях же решил прочитать книгу «Танатонавты». Скажу вам откровенно, что после того, как на протяжении долгого времени тебе приходится читать серьёзную литературу (мировая классика, признанная поколениями), то такие «модно-светские» книжки становятся для тебя скучноватыми. Потихоньку начинаешь понимать - тебе уже не интересно «Что?», а интересно «Как?». Так вот это «как» у Вербера… Ладно, забыли…
Не хочу критиковать, тем более, не имею никакого права на это, так как на сегодняшний день отношусь к литераторам, которым выдали «почетный» членский билет "МАССОЛИТА",  поэтому сразу перейду к положительным моментам от прочтения данной книги.
Во-первых, книга помогает задуматься (тем, конечно, кто раньше об этом не думал) о смерти. Считаю, что это весьма важно для развивающейся личности, так как осознание данного явления является одной из ступеней в развитии человека.
Во-вторых, книга интересна с информационной точки зрения, так как включает множество мифов и легенд о загробной жизни различных народов мира. Также важные теософские «цитаты» наполняют книгу.
И напоследок, дается вступительный курс о медитации. Очень краткий и поверхностный, но он может дать некоторые векторы направления людям, которые желают совершенствоваться в практическом применении «ментального самоконтроля».

Так что, друзья, больше «за», чем «против» - читайте книжку!

Чуть не забыл добавить некое наставление (таким уж педагогом уродился, не могу без поучений обходиться) – не кидайтесь, как в омут с головой, в первую понравившуюся вам философию, которых в наше время столько же, сколько звёзд на небе (в данном случае я не о книге, а о сегодняшнем разнообразии религий, философий и идей). Все пытаются удивить нас своей версией трактовки первопричины, при этом злоупотребляя выдумками и исковерканными фактами. Для того, чтобы делать какие-то умозаключения – необходимо прочитать неимоверное количество литературы (художественной, научной, исторической). Помните об этом!  


Несколько цитат из книги «Танатонавты»:

Мир делится на две категории людей: на тех, кто читает книги и других, которые слушают тех, кто читает. Лучше принадлежать к первой категории, я так полагаю.

...нельзя оглядываться назад, когда взбираешься на гору. Если обернешься, то может закружиться голова, возникнет паника и ты упадешь. И наоборот, если лезть прямиком на вершину, то всегда будешь в безопасности.

«Те, кто знает и те, кто ведает, что в том лесу вера суть правда, входят в пламя, из пламени идут в день, изо дня в две светлые недели, из двух недель в шесть месяцев, когда солнце клонится к северу, из этих месяцев в мир богов, из мира богов в солнце, из солнца в страну молний. Достигнув страны молний, божественный дух переносит их в миры Брахмана: непостижимо далеко живут они там. В этих мирах для них точка возвращения на землю».
                                                                                                   Брадараньяка Упанишада

Перед тем как умереть, тело зачастую вырабатывает массу натуральных морфинов. Словно сгорая в последнем фейерверке, умирающий опьянен ими перед своим уходом… Совершенно очевидно, что именно они вызывают различные фантастические галлюцинации, «чудесные континенты» или что-то еще.


"Четыре неверные особенности поведения провоцируют невежество и страдания человека:
— Чувство индивидуальности. К успеху ведет: «Я умен»… К поражению ведет: «У меня ничего не получится»…
— Привязанность к удовольствию: поиск вечного удовлетворения как единственной цели.
— Предрасположенность к депрессии: постоянные думы о печальных воспоминаниях, которые подстрекают к мести и противопоставлению себя окружающим.
— Страх смерти: болезненная потребность цепляться за свое существование, доказывающее личную индивидуальность, вместо того, чтобы вплоть до самой смерти пользоваться жизнью ради развития самого себя".

Как научиться медитировать:
— дисциплинируя свое тело и сохраняя неподвижность;
— дисциплинируя свое дыхание;
— дисциплинируя свои мысли.
Достаточно уединиться в комнате, принять удобное положение и сосредоточиться на точке, находящейся между бровями.
Затем надо убрать все мысли. Ваш разум станет пустым и готовым слушать окружающий мир. Вы сможете выявить различия между собой и тем, что выглядит как ваше окружение. После этого вашей душе не останется ничего другого, как покинуть тело и начать путешествовать во вселенной.
                                                                          Техника медитации Раджайоги


«Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба».
                                         2-е соборное послание Св.Павла коринфянам, XII, 2


«Человек напоминает наволочку. Одна наволочка может быть розовой, другая черной и так далее, но во всех них одна и та же подушка. То же самое с людьми: один прекрасен, другой уродлив, третий благочестив, четвертый гнусен, но во всех них таится один и тот же Бог».
                                                                                               Рама Кришна

суббота, 9 марта 2013 г.

Валентин Пикуль



Совсем недавно открыл для себя такого писателя, как Валентин Пикуль. Практически, за два подхода прочитал «Битву железных канцлеров», а сейчас дочитываю второй том романа «Фаворит». Если бы я в школе читал такие книги, то по истории непременно имел бы не просто наивысший бал, а - почет и уважение. История, сама по себе, - наука интересная, но такое явление, как «исторический роман», делает её еще более доступной и захватывающей.
Читая книги Пикуля, ты как бы становишься одним из участников определенного исторического периода и начинаешь воспринимать этот период ни как тихий монотонный отголосок минувших эпох, а как цельную симфонию, звучащую именно для тебя. Порой, ты проникаешь в тайны царского двора, порой, участвуешь в обсуждении международной политики, как министр иностранных дел, порой, принимаешь решение вместо адмирала флота, отдавая приказ русской эскадре, атаковать фрегаты противника.
Каждый мало мальски уважающий себя человек, по-моему, должен знать историю своей страны и своего города. Нам, николаевцам, поэтому особенно важно прочитать роман «Фаворит», так как в нём подробно описан тот исторический период, который дал начало нашему славному городу корабелов.
В сегодняшнюю постиндустриальную эпоху молодым поколениям прививают потребительскую психологию «безвременья», то есть ту, которой не важно, какое прошлое имели твои предки, к какому народу ты принадлежишь, по какому пути развития идешь. Для этой психологии такие культурные аспекты – не важны! Важно одно – живи сегодняшним днём и набивай своё «чрево». Вот только, есть одна маленькая особенность настоящего русского сердца – ностальгия по героическому прошлому предков и жажда восстановить правду о своем «роде». Вот эта самая особенность нашего сердца, в скором (относительно, с позиций исторических) времени сделает очень существенный переворот в общественном сознании.
Так что, друзья, читайте книги Валентина Пикуля (кроме тех двух, о которых шла речь в этой статье также советую прочитать «Нечистую силу»).
Напоследок размещаю коротенький отрывок из романа Валентина Пикуля «Битва железных канцлеров».

19 октября – в день лицейской годовщины, словно справляя тризну по ушедшим друзьям юности, - Горчаков выступил с циркуляром, объявляя всему миру, что Россия отказывается от соблюдения статей трактата о нейтрализации Черного моря.
Жомини предупредил его:
- Ждите! Сейчас на вас обрушатся молнии.
- А мне, поверьте, совсем не страшно. Я ведь знаю, что изнутри России я буду поддержан всеобщим мнением от самых низов народа – повсеместно и поголовно…
Протесты сразу посыпались, как мусор из дырявого мешка. Посол королевы Виктории не находил слов, чтобы выразить возмущение, обуявшее прегордый Альбион:
- Ваш циркуляр встречен в Лондоне с ужасом!
Выстояв под словоизвержением, князь сказал:
- Чрезвычайно вам благодарен! Вы дали мне возможность прослушать эрудированную лекцию по международному праву… Некоторые моменты на эту тему я даже освежил в памяти.
На пороге уже стоял австрийский посол Хотек:
- Вена прочла ваш циркуляр с крайним удивлением!
- И только-то? Право, не узнаю гордой Вены… Лондон более выдержал свой характер, придав лицу Дизраэли выражение Горгоны. Но господин посол, прошу помнить, что Россия на Черном море плавала и будет плавать. Лично вам, как чеху, я напомню о чешских демонстрациях в Праге, где ваши собратья по крови приветствуют возрождение русского флота…
Явился и скромный де Габриак – от правительства Франции, которое из Парижа бежало в Бордо. Горчаков улыбнулся:
- Дорогой маркиз, вы же понимаете, что ваш протест выглядит наивно. Я послал циркуляр в Бордо не из политической необходимости, а лишь из  чувства элементарной вежливости.
От посла Италии он отделался одним ударом, напомнив, что в разгар боев под Севастополем итальянцы зарились на Крым:
- Откуда у вас эти захватнические потуги?..
Горчакова навестил и посол далекого Вашингтона:
- Америка никогда не признавала условий Парижского трактата. Эскадры флота Соединенных Штатов в вашем распоряжении. Скажите слово, и наши мониторы появятся на Босфоре, готовые залпами по сералю султана Турции расплатиться с Россией за все услуги, которые она оказала президенту Аврааму Линкольну в его борьбе с Южными Штатами…
- Я тронут, - сказал Горчаков. – Передайте благодарность конгрессу. Но война ограничится порханием бумаг. Потом все бумаги подошьют в дела архивов, а мы, успокоив нервы валерьянкой, приступим к возрождению Черноморского флота.
Когда все бомбы взорвались и осколки пронесло над головами Горчакова, он сел к столу и вдогонку за циркуляром разослал по столицам Европы ответные ноты. В них он решительно подтвердил, что ни при каких обстоятельствах российская нация не откажется от принятого решения!
Твердый тон – это был самый верный тон.
Все попытки давления Горчаков смело отметал.
……………….
В зале министерства накрыли стол для торжественного банкета. С бокалом шампанского выступил седенький Тютчев:
Князь, вы сдержали ваше слово!
Не двинув пушки, ни рубля,
В свои права вступает снова
Родная русская земля.
И нам завещанное море
Опять свободною волной,
О кратком позабыв позоре,
Лобзает берег свой родной.