С наступающим Новым годом!

До Нового года остаются считанные дни. В Новую Эпоху Водолея, я так понимаю, мы уже благополучно вошли 21 декабря 2012 года, и теперь с каждым новым годом наша жизнь будет преображаться, становясь лучше как в духовном, так и в материальном плане. 

Начну с поздравления своих двух подписчиков. Да, нас, пока, - не так много, но мы – счастливы!))) Дорогие мои, Саша и Катя, пусть десять тысяч путей откроются Вам, и десять тысяч ветров наполнят Ваши паруса!

Уважаемые друзья, читатели Блога и редкие гости, поздравляю всех с наступающим Новым годом.

Знаете, раньше перед этим праздником  я думал о том, где его буду отмечать, с кем и как, то есть, в большей степени был заинтересован в получении веселья именно от конкретной ночи с 31 декабря на 1 января. Сейчас же, для меня стали намного важнее другие вопросы. Поэтому, праздник практически «заползает на нос», а я ещё не знаю, где его буду встречать. Сегодня меня больше интересует детальный разбор результатов заканчивающегося года и составление плана на следующий год. Поясню, почему такую процедуру важно проделывать не только перед завершением года, но и непосредственно в саму новогоднюю ночь. Вы, наверное, читали или слышали о визуализации, о воплощении своих идей в реальность. Кто-то может в это верить, кто-то – нет, но я давно уже решил, что работа с идеей – очень важна. Результат такой работы является лишь следствием затраченного времени и воли. При этом под затратами воли скрывается очень огромные объемы разнообразных усилий (в зависимости от цели). Недаром ведь,  песня об Абрамовиче (группа Винтаж «Роман») начинается с такой строчки «Вопрос. Ну, сколько нужно воли для такой силы мысли?»

Так вот, возвращаясь к работе с мыслью, скажу Вам, что есть такое понятие, как «Эгрегор» (один из моих друзей-весельчаков называет в шутку это понятие «МакГрегор». Серёжа, драгоценный ты наш, и тебя с Новым годом! Надеюсь, в год змеи увижу тебя среди подписчиков моего Блога). В новогоднюю ночь «Эгрегор желаний» наиболее сильный. Поэтому, друзья, проанализируйте себя, поймите, чего вы хотите, и заставьте свои мысли работать над исполнением вашего желания. Все идеи, правильно спланированные и подкрепленные волей, обязательно воплотятся в жизнь!

Конечно же, не забудьте выпить шампанского, съесть праздничный торт и обнять всех своих любимых людей!

С наступающим Новым годом!

ВОЛХВ

Хочу рассказать о моем знакомстве с творчеством Джона Фаулза, так как считаю, что его роман «Волхв» достоин того, чтоб находиться на одной полке с величайшими произведениями литературы. Может быть, кому-то из признанных рецензентов  не понравилось бы то, что в этом романе слишком много обнаженных постельных сцен, много правды о темных областях человеческой натуры, эпиграфом к каждой части являются цитаты из книги Де Сада «Несчастная судьба добродетели», много надуманного и сюжетная линия слишком переусложнена. Однако, эта книга заставила меня сделать глубокий и осмысленный самоанализ.

В какой-то степени этот роман можно назвать автобиографическим, так как этапы жизни главного героя Николаса Эрфе полностью повторяют биографию автора. Джон Фаулз родился в Англии в зажиточной семье. Он окончил престижную школу и прошел курсы военной подготовки при Эдинбургском университете. После двух лет проведенных в Королевской морской пехоте Фаулз отказался от военной карьеры и поступил в Оксфордский университет. Затем начал преподавать сначала во Франции, а потом  в Греции на острове Спецес.

Как раз основные события романа начинаются у молодого преподавателя (с диагнозом интроверта-недоинтеллектуала, который ему впоследствии вынесут) на греческом острове Фраксос. Вопреки советам не посещать «Зал ожидания» Николас отправляется туда, и там начинается то мифическое приключение, которое, как в итоге оказалось, является «Игрой в Бога». Игрой устроенной одним старцем-миллионером по имени Моррис. Вы вместе с Николасом станете участниками этой игры. Несмотря на всю ее опасность и психологическую напряженность, вам не будет хотеться расстаться с нею и покинуть остров. Вы вместе с Николасом узнаете, что такое свобода выбора. Ваши животные инстинкты, ваша жажда новых ощущений будут заставлять вас играть в игру до самого конца.

В книге «Волхв» поднимается множество важнейших вопросов бытия и морали. Однако автор не дает на них однозначных ответов, что, в принципе, не удивительно. Даже в самом романе говорится, что получение ответов на фундаментальные вопросы бытия равносильно преждевременной смерти.

Также хочу заметить, что весь толстенный роман читался мною на одном дыхании, за исключением последних страниц семидесяти. С того момента, как Николас возвращается с Фраксоса в Англию, мы с вами возвращаемся из непредсказуемой мифической игры в серую обыденность, как, по большому счету, и происходит в реальной жизни.

Данное литературное произведение это воображение (фантазия) автора синтезированное с его реальным жизненным опытом. Думаю, что идеальный возраст для прочтения романа «Волхв», когда тебе уже исполнилось двадцать пять, но пока еще не исполнилось тридцати. Друзья, всем тем, кто попадает в этот возрастной интервал и еще не успел прочитать книгу Фаулза «Волхв», настоятельно рекомендую это сделать.

Цитаты из книги:

Я был слишком молод, чтобы понять: за цинизмом всегда скрывается неспособность к усилию – одним словом, импотенция; быть выше борьбы может лишь тот, кто по-настоящему боролся.

Он пригласил меня в предместье, в свой любимый бордель. Уверял, что девушки там здоровые. Поколебавшись, я согласился – в чем же, как не в безнравственности, нравственное превосходство поэтов, не говоря уж о циниках?

Правда обрушилась на меня лавиной. Поэт из тебя никакой. В безутешном своем прозрении я клял эволюцию, сведшую в одной душе предельную тонкость чувств с предельной бездарностью.

Не cogito, ноscribo, pingo ergo sum. (Мыслю, пишу, рисую – следовательно, существую (лат.)).

В жизни каждого из нас наступает миг поворота. Оказываешься наедине с собой. Не с тем, каким еще станешь. А с тем, каков есть и пребудешь всегда. Вы слишком молоды, чтобы понять это. Вы еще становитесь. А не пребываете.

Горела единственная лампа, высокая, с темным абажуром; падая отвесно, свет сгущался на белой скатерти и, отраженный, причудливо, как на полотнах Караваджо, выхватывал из темноты наши лица.

Это безумие, Николас. Тысячи англичан, шотландцев, индийцев, французов, немцев мартовским утром стоят в глубоких канавах – для чего? Вот каков ад, если он существует. Не огонь, не вилы. Но край, где нет места рассудку.

Патриотизм, пропаганда, служебный долг, честь мундира – что это, если не кости шулера?

Доверчивые серые глаза – оазис невинности на продажном лице, словно остервенилась она под давлением обстоятельств, а не по душевной склонности.

Мы находились на разных полюсах человечества. Лилия – на том, где правит долг, где нет выбора, где страждут и взыскуют общественной милости. Где человек одновременно и распят, и шагает крестным путем. А я был свободен, как трижды отрекшийся Петр, я собирался уцелеть любой ценой.

Частью по воле рока, частью от рокового безволия он признавал лишь два рода развлечений: совокупление и жратву.

Любой дурак выдумает схему разумного мироустройства. За десять минут. За пять. Но ждать, что люди станут ее придерживаться – все равно, что пичкать их болеутоляющим.

Сама по себе яхта не пошлость, пошлость угадывается в обладании ею. Тут я представил, как всхожу на борт. До сих пор мне не доводилось вращаться среди богачей – в Оксфорде у меня было несколько состоятельных знакомых вроде Билли Уайта, но погостить они не приглашали. И вот я уже завидовал девушкам: недурно устроились, милая мордашка – их верный пропуск в мир чистогана. А добывать деньги – мужское занятие, идеальный извод отцовства.

Раз призналась: Когда ты меня любишь (не «занимаешься со мной любовью», а «любишь»!), это все равно как бог отпускает мои грехи; и я подумал: снова софистика, снова духовный шантаж, – я-де ничто без тебя, ты за меня отвечаешь. Впрочем, и гибель ее – тоже в некотором роде шантаж; но тот, кого шантажируют, обычно верит, что чист, а моя совесть запятнана.

Я устал, устал, устал от лжи; устал от вранья чужого, от вранья собственного; но куда больше устал врать сам себе, ежеминутно сверять свой путь с биением чресел; их благо всякий раз оборачивалось пагубой для души.

Богатство – вещь чудовищная. Распоряжаться деньгами учишься около месяца. Но чтобы привыкнуть к мысли «Я богат», нужны годы и годы. И все эти годы я считался только с собой. Ни в чем себе не отказывал. Повидал свет. Вкладывал средства в театральные постановки, но куда больше тратил на фондовой бирже. Завел множество друзей; кое-кто из них теперь прославился. Но я так и не обрел настоящего счастья. Правда, взамен осознал то, что богачи осознают редко: количество счастья и горя закладывается в нас при рождении. Денежные превратности на него мало влияют.

Величайшее заблуждение нашей эпохи – мысль, что фашизм пришел к власти, ибо создал порядок из хаоса. Верно как раз противоположное – ему повезло потому, что порядок он превратил в хаос. Попрал заповеди, отверг сверхличное… продолжите сами. Он провозгласил: дозволено истреблять малых сих, дозволено убивать, дозволено мучить, дозволено совокупляться и вступать в брак без любви. Поставил человечество перед самым опасным искушением. Правды не существует, все позволено!

Он успокоился на том, что счел мою свободу свободой потакать личным прихотям, вспышкам мелочной гордыни. И противопоставил ей свободу, ответственную за каждое свое проявление; нечто куда более древнее, чем свобода экзистенциалистов, – нравственный императив, понятый скорее по-христиански, нежели с точки зрения политикана или народоправца.

Уже сейчас можно предсказать, что через двадцать лет Запад вступит в эру невиданного и, казалось бы, парадоксального процветания. Говорил и повторяю: угроза ядерной катастрофы окажет на Западную Европу и Америку благоприятное воздействие. Во-первых, она подстегнет материальное производство; во-вторых, станет гарантией мира на планете;     в-третьих, насытит каждую секунду существования человека стойким ощущением реальной опасности, каковое ощущение было, на мой взгляд, утрачено в предвоенный период, что и способствовало развязыванию войны. И хотя военная угроза в каком-то смысле будет противодействовать восхождению женского пола на главенствующие позиции, естественные для мирного периода развития, когда общество посвящает себя погоне за наслаждением, я уверен, что фиксация на травме отнятия от груди, определяющая поведение нашего объекта, станет среди мужчин нормой. Мы вступаем в эпоху безнравственности и вседозволенности, где самоудовлетворение вследствие роста заработной платы и расширения ассортимента доступных потребительских товаров в атмосфере ежеминутно ожидаемого апокалипсиса станет уделом если не всех и каждого, то подавляющего большинства. Характерный тип личности в подобную эпоху – это неизбежно личность аутоэротическая, а в плане патологии – аутопсихотическая. Как личностные особенности обеспечили изоляцию объекта, так экономические условия изолируют упомянутую личность от непосредственного соприкосновения с общественными недугами, такими как голод, нищета, низкий уровень жизни и прочее. Западный homosapiens превратится в homosolitarius (человек-одинокий). 

Отрывок из книги Норда "Тайна вседозволенности"

На  полу белоснежного цвета не было видно швов, будто бы он был накрыт цельной мраморной плитой. Такая же мраморная плита цвета бивней слона была подвешена и к потолку. Огромная хрустальная люстра висела над столом, словно перевернутая вершиной вниз вавилонская башня, каждый уровень которой светил ярким золотым светом. Стены этой просторной залы были украшены мозаикой из разноцветного стекла, которая изображала зеленые виноградные поля на склонах пологих гор, где среди виноградных лоз стройные молодые девушки собирают налитые спелыми ягодами гроздья. Утренний ветер не только разносит аромат спелого винограда, но и треплет легкие платья на изящных станах веселых работниц. Посреди этой светлой залы находился длинный стол в форме вытянутого прямоугольника с обрезанными углами, персон на двадцать. Был он из черного эбенового дерева, доставленного с африканского континента. Такие деревья не растут массивами, а в лучшем случае попадаются по одному экземпляру на гектар, поэтому являются очень дорогостоящими. На один из краев этого стола падали такие же черные, как безлунная ночь, пряди волос итальянской красавицы, красота которой легко бы затмила всех тех молодых работниц в виноградных полях, изображенных на стенах этого помещения. Эсми положила вилку на фарфоровую тарелку, что стояла на тряпичной салфетке ручной вышивки. Стол не был укрыт скатертью, поэтому под всеми приборами, находящимися на нем, лежали салфетки, искусно вышитые из тонких шелковых нитей. На столе у ее края возвышалась ваза из сардоникса цвета молочной карамели, из которой так естественно и небрежно торчали пестрые полевые цветы, будто пробиваясь сквозь колосья пшеницы.

- Джузеппе, положите мне, пожалуйста, фруктов и налейте шампанского. – Эсми обратилась к официанту, стоявшему, не двигаясь, словно оловянный солдатик, в двух метрах от стола.

- Си, синьора! – ответил молодой слуга, одетый в черный фрак и белую рубаху. Официант приблизился к центру стола, именно к тому месту, где стояла четырехуровневая этажерка из чистого серебра. Вазы по мере движения от основы этажерки к ее вершине уменьшались в размере. На самой большой и самой нижней вазе располагались напополам разрезанные плоды питахайи, ее мякоть белого цвета, усеянная мелкими черными семечками, создавала резкий контраст с ярко-оранжевой кожурой. Также между половинками этого фрукта виднелись плоды маракуи в кожице пурпурного цвета с желтой мякотью внутри, похожей на растаявшее желе. Оба этих экзотических фрукта кушают при помощи ложечки. Следующая ваза имела четыре одинаковых по размеру отсека, которые были наполнены плодами дыни, ананаса, манго и груши, порезанными на равносторонние кубики. Далее следовал ярус  с виноградными гроздьями, ягоды которых были светло-зеленого цвета и крупной круглой формы, кроме того не имели косточек. На вершине же этажерки красовалась клубника, такая большая и красная, что, смотря на нее, не одна девушка не смогла бы удержаться от того, чтоб не взять своими нежными пальчиками одну из ягод и плавно положить ее себе в уста. Наполнив тарелку фруктами, Джузеппе поместил ее перед очаровательной синьорой, и направился к бару за шампанским. Он вернулся с серебряным ведерком со льдом, из которого гордо смотрела на мир бутылка элитного шампанского Перрье-Жуе, доставленного из хранилищ компании французского города Эперне, по индивидуальному заказу синьора Монтиролли, шеф-повара этого поместья. Джузеппе достал бутылку из прозрачного стекла с бирюзовым оттенком, на которой вручную были нарисованы тонкой паутинкой белые лилии.

- Прошу, синьора, – слуга подал даме хрустальный бокал с шампанским.

- Спасибо, Джузеппе, – улыбнувшись, ответила красавица и, сделав глоток шампанского, затем отведала несколько ягод клубники и винограда.  На противоположном краю стола сидел Александр. Он практически не ел, а любовался молодой девушкой, которая была такой милой с этим слугой-мальчишкой. Ее прозрачное блестящее платье из  муслина было такого же цвета, как и драгоценные сапфиры, что свисали сережками из ее ушей. Это был цвет прозрачного глубокого моря в солнечную погоду. Голубой цвет, такой же холодный, как и ее взгляд, когда он встречался с взглядом Александра. Ткань платья была настолько тонкой, что сквозь нее чувствовалось дыхание ее груди, которая имела упругую круглую форму и торчащие соски, от которых материя платья лучами расходилась врозь. Прекрасную итальянку и «народного президента» разделяли восемь метров черного полотна стола, которые Александру так хотелось преодолеть. Эсми встала и, взяв со стола бокал с шампанским, вышла из трапезного зала, не проронив ни единого слова, не оставив даже короткого взгляда мужчине сидевшему за столом.

- Позови ко мне синьора Монтиролли, – приказал хозяин официанту.

- Здравствуйте, сэр! – в зал вошел шеф-повар, розовую рубаху и белые шорты которого частично скрывал синий фартук. Это был невысокий итальянец лет пятидесяти с кучерявыми темными волосами, круглыми карими глазами, смуглым лицом и широкими скулами. Мягкая щетина на лице и приподнятые уголки губ придавали его лицу обаятельности и доброй простоты.

- Привет, Массимо! Присаживайся, - Александр указал на стул, который стоял по соседству со стулом «народного президента».

- Спасибо, сэр, – шеф-повар занял предложенное ему место за столом. – Вам не понравилось мое ризотто с копченым лососем, соус которого является семейной ценностью? – обижено спросил итальянец, смотря на почти нетронутое блюдо, стоявшее перед Александром.

- Ты лучший повар на всем белом свете, – улыбнулся Александр. – Но меня беспокоит некое чувство, которое не дает мне возможности насладиться твоим изумительным ризотто.

- Красавицы всегда усложняют жизнь мужчинам, – понимающе покачал головою Массимо Монтиролли.    

- Она, как и ты, итальянка, поэтому обращаюсь к тебе за советом, Массимо. Как завоевать ее сердце, друг мой?

- Не мне Вам давать советы, сэр, но я знаю, лишь, одно – любая женщина, и итальянка особенно, хочет видеть, что мужчина ради неё готов пожертвовать даже своей жизнью.

- Жизнью говоришь, - Александр положил свой подбородок на ладонь руки, облокотившейся о стол. – Что ж, кто не рискует, тот не пьет шампанского! – затем он посмотрел на официанта и скомандовал. – Джузеппе, принеси мне пятьдесят граммов  водки.

- Какой, сэр? – растерянно спросил молодой парень.

- Русской, дружочек! – крикнул Александр и, посмотрев на шеф-повара, добавил. – Любить по-русски.

Официант поставил перед «народным президентом» рюмку. Александр в одно мгновение опрокинул ее и, взяв руками голову сеньора Монтиролли, наклонился к его волосам и сделал глубокий вдох носом. Выпрямившись, мужчина похлопал повара по плечу и направился к выходу из трапезного зала, а испугавшийся дивному обряду итальянец, продолжал сидеть на стуле, ничего не понимая, выпучив свои, и без того большие, круглые глаза.

Александр подошел к двери, которая вела в комнату Эсми, и, взявшись за ручку, повернул ее и надавил на дверь. Та не сдвинулась с места, так как была заперта на щеколду изнутри. Отважный мужчина решил, что ломать дверь, не выглядит так по-рыцарски, как спрыгнуть с крыши на балкон и попасть в комнату через окно. «Народный президент» поднялся на крышу дома и, подойдя к тому краю, у которого располагался балкон красавицы, наклонил голову. Его ожидал сюрприз – в комнату не было нужды проникать, так как прекрасная девушка сидела на небольшом диванчике, который стоял на балконе. Она согнула одну ножку в колене, обхватив её своими нежными ручками. На ней было то же голубое платье, подчеркивающее ее божественный стан. В комнате был включен музыкальный проигрыватель, и хриплый голос итальянского певца пробирался сквозь открытую дверь на балкон. Балкон был сделан полукругом и был достаточно большого размера. На нем хватило бы места для танца, но Александр танцевать не собирался. Мужчина повернулся спиною к балкону и, взявшись руками за край крыши, медленно опустил свое тело вниз и повис на стене. Таким образом, от его ступней до плиты балкона оставалось еще метра полтора. Он легко оттолкнулся одной ногой от стены дома и спрыгнул на балкон.

- Я прогуливался по крыше дома и увидел тебя. В этот момент сила притяжения, возросшая в десятки раз, стянула меня вниз, – обратился «народный президент» к девушке, созерцавшей его неожиданное появление. Эсми, ничего не ответив, опустила ногу с дивана на пол, и, выпрямивши спину, посмотрела куда-то вдаль. В принципе, был ли у нее выбор вести себя по-другому? Попросить, чтоб он оставил ее в покое, она не могла. Она была заключенной принцессой в замке злого короля, который мог появляться в любом месте без ее разрешения. Кроме того, красавица и так удивлялась тому, что он еще ни разу не позволил себе воспользоваться ее телом  против ее воли. Хотя смотрел он на нее так, как смотрят золотоискатели на найденные прииски, после долгих месяцев поисков.

- Я часто вспоминаю нашу первую встречу, – Александр подсел к девушке на диван. Его голос стал более мягким. – Твоя красота и легкая развязность поведения увлекли меня за тобой в тот вечер. Когда я смотрел на улетающий вертолет твоего кавалера, то чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Потом ты мне подарила ночь любви, которую забыть мог бы только слабоумный дурак. И с тех пор мое сердце томится, оно живет надеждой на то, чтобы вновь получить твое тепло, пусть хоть на миг, на мгновение. Но ради этого мгновения я готов отдать все, что у меня есть. – Эсми не отвечала. Она сидела, не двигаясь, делая вид, что ей безразличны слова, которыми Александр ласкал ее уши. Хотя, это было не так, по двум простым причинам.  С одной стороны, у нее не было к нему безразличного отношения.  Она его ненавидела за то, что он оказался сильнее ее, за то, что сделал ее заключенной этого замка и за то, что он был врагом ее веры и идеологии. С другой стороны, он ей нравился как мужчина. Его гордая осанка, уверенная походка, сильные руки, синие, как море, глаза, которые смотрели на нее с такой же пламенной страстью, с какой Аполлон смотрел на свою возлюбленную Дафну. И Эсми пыталась бежать от этого взгляда, так как и Дафна, в свое время, бежала от Аполлона.

- Не скрывай от меня своего лица, я хочу наслаждаться той красотою, которую творец вдохнул в него. Не один драгоценный камень не сравниться с блеском твоих янтарных глаз. Жемчуг,  разбросанный на глубинах средиземного моря, никогда не будет так сверкать, даже если его поднимут над водою и окунут в солнечные лучи, как сверкают твои глаза. Блаженство - вечно смотреть в них. Я хочу скрыть поцелуем твою милую родинку на щеке, чтоб больше ею ни с кем не делиться. Хочу запутаться в кудрях твоих шелковых волос, потеряться в них, стать их пленником. Ты мне редко улыбаешься, но когда сегодня я созерцал твою улыбку, которую ты подарила юному слуге, я увидел белоснежные облака в небе, плывущие в лучах солнца. Как мне не хватает твоих губ, которые обжигали меня страстью в ту лунную ночь на кровати под балдахином у подножья Гималаев. Я хочу вернуть себе эти коралловые уста. Я скучаю по ним.

- Я скучаю, лишь, по одному событию того вечера – подсыпать яда тебе в коктейль. Жаль, что мне не удалось тогда отравить тебя, – рассержено произнесла Эсми и, резко встав с дивана, направилась к себе в комнату. «Народный президент»  тоже поднялся и последовал за ней.

- Ради любви бедные глупцы готовы рисковать своей жизнью. Похож ли я на такого глупца? – Александр остановил Эсми, положив свои сильные руки ей на плечи. Он силой повернул девушку лицом к себе.

- Любой из таких глупцов для меня  был бы милее тебя в сотни раз. Таким властелинам судьбы, как ты, кажется, что мир должен исполнять любые их желания.

- Так вот, сейчас я веду себя не как хозяин судьбы, а как глупец, который готов ради своего единственного и самого сокровенного желания пожертвовать жизнью. Ты говоришь, что мечтала бы вернуть тот вечер только ради того, чтобы убить меня. Я предоставляю тебе такую возможность. – Александр достал из левого кармана брюк небольшой короткоствольный шестизарядный револьвер производства американской компании Кольт. Его хромированное дуло, отражая лучи лампы, освещающей комнату, сверкало так же ярко, как и глаза красавицы. Щечки рукоятки этого револьвера имели характерный контрастный полосатый рисунок.  Александр откинул барабан пистолета влево и достал из второго кармана брюк два серебряных патрона.

- Сыграем в русскую рулетку, – улыбнулся мужчина и протянул на раскрытой ладони два патрона молодой итальянке...

«ВАСЯ. ЖИВИ ВМЕСТЕ С ЖИЗНЬЮ: НЕ СПЕШИ – БЕДУ ДОГОНИШЬ, И НЕ ОТСТАВАЙ – БЕДА ДОГОНИТ».

Мне хотелось бы привести отрывок из интервью Василия Ливанова, которое он дал корреспонденту «Аргументов и Фактов».

- Однажды вы сказали, что нынешняя культура «заискивает перед хамом» (Андрей Володин, корреспондент «АиФ»)…

- Точнее, перед деньгами. Если обществом правят деньги, а не совесть и мораль, то востребовано только одно искусство – «для толпы». Конферансье Максим Галкин – одаренный, но не более чем конферансье. Однако он зарабатывает миллионы и сказочно богат в сравнении с настоящими артистами. Почему? Он дает публике развлекуху – сплошное «гы-гы-гы», а она, на удивление, большего и не требует. У общества сбит нравственный прицел. Но народ надо подтягивать, задавать ему ориентиры.

- Деньги были ценностью всегда.

- Но никогда еще они не заменяли нам всё доброе, разумное и вечное! Разве это не противоестественно? Вспомните меценатов прошлого. Третьяков создал художественную галерею, Мамонтов поддерживал Репина, Васнецова, Врубеля, Шаляпина.  Морозов дал деньги на Московский Художественный театр. Для кого они всё это делали? Для себя? Для пиара? Для монархов? Нет, для народа. А кто из наших олигархов построил национальный театр или галерею? Абрамович? Фридман? Или, может быть, Прохоров? Нет, там другие задачи. Сначала набрать денег, потом ещё и власть получить. А что дать?.. Благотворительность из этих людей надо выбивать. Их интересуют только деньги. Хотя тысячелетиями установлено: богатый человек не обязательно счастлив…

- В вашей повести «Мой любимый клоун» есть стихи: «Наш папа академик, / Он труженик пера, / А нам же, кроме денег, / Не нужно ни черта…» Написано в 1979-м, а будто бы сегодня…

- и о нынешнем «искусстве». В работах многих кинорежиссеров только и есть, что угождение представлению Запада о нас. Это пошло ещё с «Андрея Рублёва» Тарковского. Да, мол, мы все дикие и страшные. Но у нас на куче гавна расцветают голубые цветы… В профессионально сделанном фильме Андрея Звягинцева «Елена» мать семейства – убийца. Она убивает ради денег, просто, буднично, а жизнь вокруг идёт, как будто бы так и надо, и всё хорошо. Мол, вы правы, товарищи западные люди. Мы – звери. Мы продаём им их представление о нас, и они с удовольствием его покупают.

- На самом деле мы не такие?

- Если бы мы были такие, то не пережили бы всех войн и страданий, выпавших на долю народа. В 1815-м мы дошли до Парижа. И что? Мы сожгли Лувр, разрушили Версаль? Если бы мы были зверьём, то в 1945-м после Гитлера не оставили бы в живых ни одного немца. Мстили бы до конца… Это живет в душе народа: у нас есть жалость к побеждённым. Мы страшны в драке, но когда победим, то помним о милосердии.

- Есть мнение, что «костёр догорает»: раньше в нашей культуре всё пылало ярко, свет этот озарял жизнь страны. А сейчас, мол, всё разворошили, дров нет, остались одни угольки…

- Так говорит тот, кто не верит в свой народ. Может, у кого-то в душе и «догорает костёр» - человек уже в 30 лет может быть стариком. Но это значит, он сам такой, он боится жизни. И меряет по себе всю страну.

Василий Ливанов родился в 1935 году в Москве. Киноактёр, сценарист, писатель, режиссёр, мультипликатор. Снялся почти в 50 кинофильмах, озвучил 300 мульт-персонажей, в том числе Карлсона и Крокодила Гену. Народный артист РСФСР.

В 2006 королева Елизавета II наградила его орденом Британской империи как одного из лучших актёров, воплотивших образ гениального сыщика Шерлока Холмса, - подчеркнув при этом, что «русский Холмс» на экране – один из самых достоверных. 

Триумфальная арка

Жить легче, когда есть план, пусть даже самый простой и банальный. К примеру, купить холодильник, автомобиль или сыграть свадьбу. И тут  ты уже начинаешь разбивать свой основной пункт плана на подпункты, которые обдумываешь со студенческим задором. Какой же это будет холодильник: двухкамерный или трёхкамерный, белый, как слоновая кость, или черный, как жемчуг, который поднимают со дна Тихого океана у острова Таити, с сенсорным экраном или со встроенным винным шкафом, где можно хранить для особо важного события бутылку какого-нибудь изысканного вина из Бургундии? Далее ты откладываешь требующиеся средства на приобретение объекта, который указан жирным шрифтом в твоем плане. И вот свершилось! Тебе привозят это последнее чудо техники, на дисплее которого ты не только можешь установить специальную температуру для каждой камеры, но и оставить напоминание о том, что через неделю состоится долгожданный ужин с ее родителями. И всю неделю ты доволен, ты готовишь презентацию своего чудо-холодильника для будущего тестя и тещи. Это все является также частью того самого плана, с которым тебе легче живется. Наконец-то, неделя прошла, ужин состоялся, а ты получил удовлетворение от того, что выполнил этот пункт своего плана. Что дальше? Тебе нужен следующий пункт. Конечно, иначе нельзя, ведь должен же быть хоть какой-то смысл твоего великого существования! И ты решаешь, что теперь, путешествуя по разным городам нашей вращающейся планеты, будешь покупать магниты с изображением мест, которые ты удостоил своим визитом. Тем более что место для всех этих магнитиков уже забронировано. Вот это пункт! Во-первых, займет он довольно продолжительный период твоей жизни, во-вторых, будет он увлекательным и интересным.

Так мы и живем, выполняя пункты намеченного плана. Будто бы садимся сначала в одну электричку и мчимся к определенной станции, приехав же туда, ищем другую, чтоб добраться уже до нового запланированного места. И пока мы сидим в электричке, либо переходим со станции на станцию, меняя поезда и направления, мы чувствуем, что во всем этом есть смысл. Как же иначе, ведь, мы движемся в соответствии с планом.

Мы не можем по другому, нам даже нужно верить в то, что есть общий глобальный план, согласно которому наш голубой шарик летает по четко-определенной орбите, согласно незыблемым законам Творца. Да, конечно так проще, ведь если есть Творец, тогда и наше существование имеет огромнейший смысл, пусть мы не знаем какой, но мы знаем, что этот смысл стоит главным пунктом в плане Творца. Ведь, не могут же галактики беспорядочно двигаться, сталкиваться ссебе подобными звездными системами  или космическими телами. Ведь, не можем же мы, люди, быть просто случайной вспышкой сознания между двумя безднами небытия. Нет! У всего есть смысл, у Творца есть план.

Поэтому мы и боимся больше всего неопределенности. Некоторые говорят: «неуверенности в завтрашнем дне», что подразумевает под собой срыв определенного плана.

Иногда хочется забыть о каких-либо планах и выпить, чтоб разрушить цепь времени и стереть ластиком пункты надуманного жизненно-необходимого списка. Особенно ярко это чувство настигло меня после прочтения романа «Триумфальная арка». Это одно из тех произведений, после прочтения которого понимаешь, что твои проблемы, не такие уж и серьезные, и начинаешь радоваться тому, что живешь сейчас в начале двадцать первого столетия, а не в период между Первой и Второй мировыми войнами. Я не хотел бы рассказывать о сюжете, так как сила данного романа не в нем, а в ювелирной передаче психологического состояния не только главных героев, но и второстепенных, таких как маленький калека Жано, управляющая публичным домом Роланда, швейцар Морозов, фашист Хааке, Кэт Хельстрем и многие другие.

Ремарк смог не только передать весь кошмар той эпохи, но и показать, что даже в такое смутное время,  человек может оставаться человеком.  Хотя далеко не каждый.

Считаю, что рассказывать о данной книге бессмысленно, ее нужно читать, чтобы прочувствовать то запредельное психологическое напряжение, которое попытался воссоздать автор.

Цитаты из книги:

На белом столе лежало то, что еще несколько часов назад было надеждой, дыханием, болью и трепещущей жизнью. Теперь это был всего лишь труп, и человек-автомат, именуемый сестрой Эжени и гордившийся тем, что никогда не совершал ошибок, накрыл его простыней и укатил прочь. Такие всех переживут, подумал Равик. Солнце не любит эти деревянные души, оно забывает о них. Потому-то они и живут бесконечно долго.

Слишком громко? Что могло сейчас казаться слишком громким? Только тишина. Тишина, в которой тебя разносит на куски, как в безвоздушном пространстве.

Но кем бы ты ни был – поэтом, полубогом или идиотом, все равно, – каждые несколько часов ты должен спускаться с неба на землю, чтобы помочиться. От этого не уйти. Ирония природы. Романтическая радуга над рефлексами желез, над пищеварительным урчанием. Органы высшего экстаза заодно организованы для выделения… Какая-то чертовщина!

Он вытащил из кармана бумажку с именем, разорвал и выбросил. Забыть… Какое слово! В нем и ужас, и утешение, и обман! Кто бы мог жить, не забывая? Но кто способен забыть все, о чем не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил все, ради чего стоит жить.

Вошла Марта, бледная, изящная блондинка. У нее было лицо ангела с картины Боттичелли, но изъяснялась она на жаргоне улицы Блондель.

Одиночество – извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда.

Забудьте об этом. Раскаяние – самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.

Власть – самая заразная болезнь на свете, и сильнее всего уродующая людей.

Он и не догадывается. Не видит, что на нас что-то нашло. Смотрит и не видит, как мы переменились. Ты можешь превратиться в архангела, шута, преступника – и никто этого не заметит. Но вот у тебя оторвалась, скажем, пуговица – и это сразу заметит каждый. До чего же глупо устроено все на свете.

Она откинула голову и начала пить. Ее волосы упали на плечи, и казалось, в этот миг для нее ничего, кроме кальвадоса, не существует. Равик уже раньше заметил – она всецело отдавалась тому, что делала в данную минуту. У него мелькнула смутная догадка: в этом есть не только своя прелесть, но и какая-то опасность. Она была само упоение, когда пила; сама любовь, когда любила; само отчаяние, когда отчаивалась, и само забвение, когда забывала.

Если хочешь что-либо сделать, никогда не спрашивай о последствиях. Иначе так ничего и не сделаешь.

Мораль – выдумка слабых, жалобный стон неудачников.

Она не  была прекрасна, как статуя или картина; она была прекрасна, как луг, овеваемый ветром. В ней билась жизнь, та самая жизнь, которая, случайно столкнув две клетки в лоне матери, создала ее именно такой. Все та же непостижимая тайна: в крохотном семени заключено все дерево, еще неподвижное, микроскопическое, но оно есть, оно заранее предопределено: здесь и крона, и плоды, и ливень цветов апрельского утра; из одной ночи любви возникло лицо, плечи, глаза – именно эти глаза и эти плечи, они уже существовали, затерявшись где-то на земле, среди миллионов людей, а потом, в ноябрьскую ночь, в Париже, на мосту Альма, вдруг подошли к тебе…

Дай женщине пожить несколько дней такой жизнью, какую обычно ты ей предложить не можешь, и наверняка потеряешь ее. Она попытается обрести эту жизнь вновь, но уже с кем-нибудь другим, способным обеспечивать ее всегда.

И вот он снова в Париже, и вечер мягок, как грудь женщины, и кажется – иначе и не может быть. Все принимается со спокойствием обреченности – этим единственным оружием беспомощности. Небо всегда и везде остается одним и тем же, распростертое над убийством, ненавистью, самоотверженностью и любовью, наступает весна, и деревья бездумно расцветают вновь, приходят и уходят сливово-синие сумерки, и нет им дела до паспортов, предательства, отчаяния и надежды.

Он стонал три дня подряд. Морфий уже почти не помогал. Равик и Вебер знали, что он умрет. Они могли бы избавить его от этих трехдневных мучений, но не сделали этого, ибо существует религия, проповедующая любовь к ближнему и запрещающая избавлять от излишних страданий. И существует закон, стоящий на страже этой религии.

Беспокойство души, старина. Вот уже двадцать пять лет как человечество поражено этой болезнью. Уже никто не верит, что можно спокойно состариться, живя на свои сбережения. Каждый чует запах гари и старается урвать от жизни все, что только может.

Завтра и мне идти, – сказал человек у бензоколонки. У него было ясное, загорелое лицо крестьянина. – Отца убили в прошлую войну. Деда в семьдесят первом году. А завтра и мне идти. Всегда одно и то же. Уже несколько сотен лет. И ничто не помогает, снова и снова нам приходится идти.

ФИМКА.

Чем пахнет утро? Зависит от того, где ты встречаешь это самое утро. Егор Павлович на протяжении последних трёх лет встречает утро на берегу широкой реки. Настолько широкой, что ее в лодке на вёслах можно переплыть не менее чем за два часа. Он сам когда-то пробовал, только было это давненько. Так вот, на небольшой деревянной скамеечке, сбитой каким-то добрым человеком из толстых веток вишневого дерева, сидел Егор Павлович, лицом к реке, скрестив руки на груди. Его сутулая осанка и какая-то вялость позы передавали усталость. Ту усталость, которая накапливается с течением реки времени, которая непременно поджидает каждого из нас на финишной прямой. Он глубоко вдыхал воздух своими большими ноздрями, внешняя сторона которых была испещрена  тонкими капиллярами. Ему, по-видимому, нравился запах утра в этом месте, так как выражение его лица было умиротворенным и ласковым. Это был насыщенный запах свежей травы, которую омыла утренняя роса, перемешанный с ароматом ивы и слегка соленым дыханием светло-зеленой реки. Соленым - это дыхание было потому, что всего через километр к югу река переходила в лиман, который, в свою очередь, впадал в море. Со стороны лимана попутный ветер, бывало, заносил сюда стаю чаек, которые хаотично кружились над поверхностью реки, если к ней всплывала мелкая рыбешка, вытесняемая с глубины хищным судаком. Егор Павлович любил наблюдать за этой птичьей суматохой над речной гладью. Она ему придавала какое-то чувство жизни, движения. Словно говоря о том, что он и сам является частью этого мира природы.  Справа от скамеечки на расстоянии нескольких метров свесила свои длинные косы к земле чахлая ива. Она была сгорблена куда больше, чем наш Егор Павлович. Сколько было ей лет, кто его знает? Люди столько не живут.

Егор Павлович рассматривал пейзажи противоположного берега. Аккуратные полукруглые холмы, покрытые зеленью, среди которой иногда проскальзывают разноцветные стены домов. «Когда же солнце поднимется над лесом?» - подумал про себя старик. Он любил смотреть на сверкающую поверхность реки, переливающуюся под солнечными лучами. Да и тот далекий зеленый берег, освещенный желтой звездою, становился более торжественным и гостеприимным для взора. Старик обернулся, чтоб посмотреть сквозь пики соснового леса на поднимающийся золотой диск. «Минут семь осталось», - подумал Егор Павлович. Он четко знал, сколько времени понадобится солнцу, чтоб его лучи смогли преодолеть эту преграду из хвои. Веселое щебетанье канарейки наполнило воздух. Мелодия звучала громко, значит, птичка была где-то поблизости. Старик посмотрел на высокий тополь, который стоял у песчаной дороги, отделявшей лесополосу от береговой линии. «Где же ты милая скрываешься?» - нежно произнес Егор Павлович, пытаясь найти среди густой листвы тополя исполнительницу звонкой мелодии. Но его попытки были тщетными. Он перевел взгляд на верхушку дерева, там крона была редкой, и каждый листик можно было отчетливо рассмотреть. В это самый миг подул легкий ветерок, заставивший задрожать верхушку тополя. Сотни круглых листьев задребезжали, создавая визуальный обман, будто в этой ряби из листьев, можно было рассмотреть какие-то чудесные орнаменты. Старику вспомнилась игрушка «калейдоскоп», которую он дарил своей дочке. Правда, было это лет тридцать пять тому назад, да и его девочке было не более семи годков. Как радовалась тогда маленькая принцесса, рассматривая в волшебной трубке меняющиеся узоры. Представляете, каждый раз новые, ни одного повторившегося рисунка. Чудеса!

«Почему так?» - задумавшись, прошептал Егор Павлович, с грустью зажмурив глаза, от чего на его белом лице стало морщин в два раза больше. «Почему она погибла, а я, никому ненужный старик, живу? Зачем это?» - спрашивал он себя порой на протяжении последних трёх лет. С той поры, когда его дочь погибла в авиакатастрофе. Жена его умерла от рака крови еще раньше дочери.  Если бы он знал ответы на эти вопросы. Если бы хоть кто-нибудь знал… 

Горькое воспоминание покинуло голову, и боль отпустила его сердце, он вновь раскрыл глаза и перевёл взгляд на спокойную реку. Умиротворение вновь вернулось к нему. Ведь, с той поры прошло три года и старик уже успел смириться с этой потерей. Он, лишь, изредка погружался в философскую беседу с самим собой, пытаясь понять суть происходящих с ним событий.

«Кто бы мог подумать, что я останусь совсем один?» - как бы произнес свои мысли вслух Егор Павлович. Но не успел он тяжело вздохнуть, как на берегу показался Фимка, мчащийся к нему стрелой. Серый пес скакал вприпрыжку, как боевой конь. Этот четвероногий друг относился к  самой распространенной собачьей породе - «дворянской». Стоя на четвереньках, он был чуть выше колен Егора Павловича. Его короткая шерсть имела пепельный окрас, на котором благородно виднелись несколько белых островков - три небольших пятна на спине. Его хвост, скрученный бубликом, постоянно торчал кверху. Это говорило о том, что пес прибывал в великолепном настроении. Также сразу бросалось в глаза то, что Фимка совсем исхудал, так как бока его туловища провалились настолько, что были видны все ребра. Пес подбежал к скамейке и уселся перед ногами старика, подняв на него свою довольную мордочку. Его черные, как уголь, глаза сверкали счастьем. Фимка был доволен, что хозяин не держал его на поводке, а давал ему возможность насладиться свободой.

- Дружочек, мой, - ласково посмотрел на собаку Егор Павлович. – Ну, как, нагулялся? Ух, ты рванул за той сучкой, я не успел и глазом моргнуть, от тебя лишь след остался. Но старика ты не бросишь. Правда, ведь, дружище?

Фимка раскрыл пасть и высунул свой розовый язык. Он смотрел на седые волосы своего хозяина, которые приподнимал теплый ветерок, на широкий лоб, изрезанный тремя большими морщинами,  на его бледное и уставшее лицо. Это было самое простое лицо, ничем не выделявшееся. Но глаза старика были красивы, ясные и добрые  глаза вместе с густыми и подвижными бровями делали это бескровное и изможденное лицо живым.

- Вот, смотрю я на вас собак, до чего ж вы на людей похожи, - обратился к своему другу Егор Павлович. Он протянул руку к голове пса и почесал ему за ухом. Пес, так и  не пошевельнувшись, продолжал сидеть. Старик улыбнулся, и в этой улыбке отразилось то признание, которое он чувствовал к своему верному товарищу. Казалось, что они вместе проходят через все испытания, посылаемые судьбою, разделяют на двоих трудности жизни. Егор Павлович был такой же худой, как и его пес. Это, в принципе не удивительно, так как питались они одной пищей. Кроме каши, хлеба и молока старик больше ничего себе позволить не мог. Его скудной пенсии хватало, лишь, на нищенское существование. – Некоторые так всю жизнь на поводке и проводят, а другие бегают себе вдоволь, не зная хозяев. Одни учуяв опасность, поджимают хвост и уносятся восвояси, а другие, оскалив клыки, дают отпор неприятелю. Одни лежат на шикарном ворсистом ковре у горящего камина в морозную ночь, когда снежная вьюга захватывает город, а другие ищут места под городским трубопроводом, по которому течет горячая вода. Всё как у людей, да, Фимка? Нет, ты не согласен. Ты думаешь, ваша жизнь зависит еще и от нас, а наша – только от самих себя? Не знаю, дружище. Иногда мне кажется, что далеко не все от нас зависит. Ладно, не буду с тобой спорить. Пойдем домой, дел еще невпроворот.  

Егор Павлович медленно поднялся со скамейки и направился в сторону дачного кооператива, который от леса и берега отделял забор из железных прутьев. Шел он, не спеша, прихрамывая на правую ногу. «Лишь бы ты не отказала» - думал старик, поглядывая на ногу. Она его давненько начала беспокоить. В одну ночь, он проснулся в испуге, так как не мог пошевелить правой частью  тела. Тогда еще его дочка была жива, и он жил у нее в квартире. После недельного лечения на стационаре поликлиники, рука вернула прежние силы, а нога осталась наполовину занемевшей. Он не мог ее напрячь, не мог ею толкнуть с силой никакого предмета. Но, слава Богу, она еще слушалась его, пусть с трудом, но слушалась. И в последнее время он беспокоился, лишь, об одном, чтоб нога совсем не отказала ему. Ведь, тогда он окажется в безысходном положении. У него хватает средств лишь на питание и некоторые хозяйственные нужды, за какие деньги он сможет тогда  купить лекарства. Кто за ним будет ухаживать? Вот чего боялся Егор Павлович.

Он открыл ржавую калитку и попал на улицу 12 Продольную.

- Удобно так жить, согласись, Фимка, - поделился мыслью со своим спутником Егор Павлович, проходя мимо пустых дачных домиков, выглаженные шторки на окнах которых были сомкнуты. Заканчивалась третья неделя сентября, поэтому отдыхающих горожан было очень мало. – Когда все улицы расположены параллельно и перпендикулярно. Да, дружочек? Одни лишь Поперечные и Продольные. Тут не заблудишься. Согласись, хорошо, что я сюда перебрался. В ином случае мы бы с тобой не познакомились.

Егор Павлович продал свою квартиру тогда, когда жена была на последней стадии болезни и ей требовалась срочное переливание крови. Это операция требовала существенных средств.  Она ее не излечила, но дала возможность прожить ей на несколько месяцев дольше. Может быть, его жена и сама того не так сильно хотела, но он желал побыть с нею еще немного времени. Потом его к себе приняла дочь, у которой с мужем детей не было. Потом она погибла. Вдовец же со временем нашел себе новую жену, и Егор Павлович стал лишним в этом доме. Нет, его бывший зять не сам попросил, просто старик не смог больше выносить жуткого отношения. Он всегда во всём был без вины виноватым, он всегда мешал и был лишним. Он, конечно, и сам понимал, что Паша ему чужой человек, и если раньше связующим мостиком была его дочь, то теперь этот мост рухнул. Он не мог требовать от чужих людей ни тепла, ни заботы. Старик сам принял такое решение и уехал жить к себе на дачу. Против чего, в принципе, молодожены не стали возражать, а только поддержали его в таком правильном решении.

- Эх, Фимка, - вздохнул старик, - ещё пару недель и начнет холодать. Тогда туго нам придется.

Пёс, виляя хвостом, бежал впереди, как будто не придавая особого значения словам своего хозяина. Но он всё прекрасно понимал, просто не хотел разрушать свой беззаботный и радостный образ. Зачем расстраивать старика? На пересечении улиц Фимка свернул направо. Не успел он сделать несколько своих мелких шагов, как раздался яростный и злобный лай. Один из дачных участков охранял огромный ротвейлер, который при виде Фимки постоянно бросался на забор и показывал всю свою свирепость. Из его распахнутой настежь пасти торчали огромные клыки, а глаза горели ненавистью. Но Фимка, даже, не обратил на него никакого внимания. Он уже привык к этому. Еще бы, изо дня в день он сопровождает старика к реке и обратно.

- Не страшно тебе! – рассмеялся старик, пытаясь ускорить шаг, от чего начинал сильнее хромать на свою больную ногу. – Эх, пират, а представь, если бы этому головорезу открыли калитку, и он рванул бы за тобою. Ох, посмотрел бы я тогда на твое спокойствие. Он бы тебя на части порвал. Посмотри на него, - махнул рукою в сторону безжалостного охранника Егор Павлович, - в пять раз больше тебя. Пасть, как у тигра! Лапы, как у медведя! И посмотри на себя, - махнул рукой старик - кости да шкура. И как здесь не обижаться на природу. Ведь, ты же ни виноват, что она сделала тебя таким вот маленьким, а его – таким огромным. И по закону джунглей победит непременно он. Несправедливо, Фимка! Несправедливо…

Пёс остановился у хорошо знакомой калитки, выкрашенной грунтовой краской в черный цвет. Столько лет прошло с последнего ремонта, но ни дождь, ни снег не смогли разъесть краски этого забора. Сделано было на совесть. Егор Павлович толкнул рукою калитку, и та отъехала в сторону. Он не закрывал свою дачу на замок. В принципе, брать было нечего, и об этом в округе знали. Кому может понадобиться дряхлая мебель, побитые молью ковры и посуда со стёртой эмалированной поверхностью. Больше у старика ничего ценного не было. Был, конечно, дневной запас риса и хлеба. Но он надеялся, на то, что каким бы подлым не был вор, видя ту нищету, в которой жил хозяин этого маленького домика, он бы не посмел украсть последний кусок хлеба у человека.

- Ну что, друг, надо бы нам за водой сходить. После завтрака уже будет неохота, - улыбнулся старик, взяв пластиковую баклажку на шесть литров.

Ровная и широкая струя подземной воды наполняла пластмассовую баклажку голубого цвета, которая была аккуратно выставлена стариком под кран скважинного насоса. Но эта струя пропадала, когда старик тянул железную метровую рукоятку насоса вверх, и вновь появлялась, когда он давил рукоятку к земле. В молодости он с легкостью нажимал на эту качалку одной рукой, при этом ни одна скула на его лице не напрягалась. Сейчас же по его напряженному лицу было видно, сколько усилий он прикладывает для того, чтоб накачать себе канистру воды. Он крепко сжимал рукоятку, сделанную из блестящей нержавейки, обеими руками, при этом он через раз повисал на ней, помогая рукам весом всего своего тела.

- Чего ты туда заглядываешь? – спросил у Фимки старик, закручивая крышку баклажки. Собака подбежала к калитке дачи, которая находилась через дорогу от скважины, и замерла, внимательно всматриваясь во двор этого хозяйства, сквозь проёмы в кованных декоративных воротах. Это была огромная трехэтажная дача, скорее даже загородный коттедж  «в стиле шале», построенный из массивного бруса, с треугольной крышей, козырек которой выступал далекого вперед. Стены были украшены декоративным камнем серого и белого цветов таким образом, что дом напоминал скалу покрытую снегом. – Что там такое, дружище? – седой старик, стерев ладонью пот со своего широкого лба, подошел к собаке. Он кинул быстрый взгляд сквозь проёмы в воротах и, улыбнувшись, обратился к Фимке: - Эх ты, голодающий мой друг. Мяса захотелось?

Во дворе шикарного коттеджа хозяин кормил своего йоркского терьера большими кусками говядины, из которой сочилась кровь. Мужчине в белоснежной рубахе и синих джинсах на вид было лет пятьдесят. Это был человек невысокого роста и с довольно хмурым лицом, хотя, может быть, такое выражение лицу придавали узкие брови, почти соприкасающиеся одна с другой, и такие же узкие губы, плотно сжатые. Он был широк в плечах и спину держал ровно, словно военный из высшего офицерского состава. В его позе, да и во всех его движениях, чувствовалась какая-то сила, зашкаливающая уверенность в себе.

- Пойдем, Фимка, пойдем, - старик направился к своей даче. Пёс, проглотив слюну, побежал за ним. – Сейчас зайдём к Тамаре Ивановне. Куплю у нее две сосиски. Не разоримся, если раз в месяц будем устраивать себе такой праздник. Целых две сосиски! - Егор Павлович наклонился к собаке и погладил ее спину. – Ты не завидуй, мой друг, это вредная привычка, она свойственна низким людям. Хотя, ты ж собака, тебе можно, - легко посмеиваясь, произнес старик. Он переложил свою ношу из одной руки в другую.

- Дружище, видел какой импозантный мужчина, а-а! Белая рубашка, лакированные туфли. Я помню, когда был молодым, один раз видел, как в страну приехали иностранные туристы. На таком красивом высоком автобусе. Вышли они из автобуса все в таких же белых рубашечках и белых брючках, все причесанные, от всех парфумами пахнет. И всем им было далеко за пятьдесят, представляешь. «Не уж-то  так хорошо пенсионерам западным живется?» - спросил я себя тогда. А вот сейчас увидел этого красавца мужчину, и подумал, что он вот так же к ним туда приезжает, и они думают, что у нас тут у всех жизнь чудесна. Может быть, она и на самом деле чудесная, Фимка? Может быть, это я один такой непутевый, хожу в протертых штанах, да тебя, как следует, накормить не могу? Может, все остальные живут хорошо? – с горечью спросил старик, опуская свои ясные глаза к земле. – Но ты должен знать, дружочек, что тот импозантный мужчина – очень хороший человек. Вот, не помню как его по батюшке-то. Толи Борис Владимирович, толи Александрович? Но хороший он человек, не скупой. Прошлой осенью я водичку набирал, смотрю, ему какой-то агрегат привезли, бензиновый генератор, кажется. Был он в огромной картонной коробке. Так я прислонился к его воротам и кричу: «Добрый человек, могу ли вам вопрос задать?» Он подошел, посмотрел на меня пристально и спросил: «Конечно, дед, спрашивай». Ну, я его и спросил о том, нужна ли ему эта картонная коробка. Он оказался еще и очень интеллигентным человеком, так как понял, что она нужна мне и не стал меня заставлять просить его об одолжении, а сразу ответил «Забирай, дед!» Ты, ведь, знаешь, Фимка, как нам пригодилась эта коробка. Когда в зимние морозные ночи у нас в комнате температура падает ниже нулевой отметки, мы  с тобой в этой коробке ночуем. Соломы туда накидаем, друг к другу прижмемся  и дышим, что есть сил, чтоб хоть чуть-чуть нагреть воздух внутри этой картонной конуры.

Егор Павлович, зайдя в небольшую кухоньку, поставил баклажку с водой на подоконник, а две говяжьи сосиски положил на стол, накрытый прозрачной клеенкой, так как лакированное покрытие столешника давно стерлось, и дерево начало расслаиваться. Посиневшие от осенних дождей и зимних морозов стены с отвалившейся в некоторых местах штукатуркой наводили тоску.

- Сейчас печку дровишками растопим и сварим себе риса. Я тебе в него сосисок порежу. Счастливый день у тебя сегодня, Фимка. Слушай, беги за своим другом, пусть для него тоже сегодняшний день станет праздником. Ищи, Черныша! – весело скомандовал старик, и пёс, поняв, чего от него хотят, рванул из дома прочь.

Черныш был Фимкиным другом. Он был в точности похож на собаку Егора Павловича, только от лап до ушей был темный, как сажа. Черныш часто гулял с Фимкой и его хозяином, часто прибегал к ним в гости, но на постоянное место жительство не претендовал. Ночевал он непонятно где. Егор Павлович часто видел его лежащим в лесу под какой-нибудь высокой сосной, даже зимой. Старик удивлялся этому псу и никак не мог понять, почему он не остается жить с ними. Но смотря на Черныша, прогуливающегося по лесополосе с гордо поднятой головой, он не раз с восторгом  говорил Фимке: «Смотри – хозяин леса!»

Два друга склонили свои морды над миской с рисом и сосисками, один серый другой черный, два веселых пса. Они не отталкивали друг друга от пищи и не пытались проглатывать рис быстрее, ни один из них не переживал за то, что другой мог съесть больше. Покончив с завтраком, Фимка подбежал к сидящему на бревне старику и лег у его ног, а Черныш сделал поклон головой, во всяком случае, так показалось Егор Павловичу, и пушечным ядром вылетел на улицу.

- Видел Фимка, как он изящно нас поблагодарил и умчал осматривать свои владения. Я же тебе говорю, хозяин  леса! – улыбнулся старик, гладя голову своему псу. – Интересно, ты бы так смог? Смог бы зимой спать на снегу? Смог бы охранять свой лес и днём, и ночью? Что ответишь, Фимка?

Пёс молчал, развалившись у ног своего доброго хозяина. Тем временем, послышался шум двигателя, и у ворот остановился автомобиль. Фимка вскочил на ноги  и принялся лаять, что было мощи. Пусть его лай был не настолько страшен, как лай того громадного ротвейлера, но его глаза давали понять, что он готов защищать до последнего своего хозяина.

- Тихо, Фимка, тихо. Свои, - Егор Павлович успокоил пса. Он встал на ноги и направился к калитке. Честно говоря, он был удивлен этому визиту.

- Здравствуйте, Егор Павлович! – молодой мужчина, широко улыбаясь, протянул над калиткой руку старику.

- Здравствуй, Паша! – старик пожал крепкую ладонь своего зятя. – Давненько я тебя не видел. Заходи, рассказывай, как живешь. – Егор Павлович открыл калитку и жестом руки пригласил гостя войти.

- Живем потихоньку. Славик в садик пошел. Сначала силком его туда тягали, а теперь силком домой забираем. Резвый мальчуган, носится по квартире, как юла. Успел уже и лоб разбить об угол стола, и заставить родителей все стеклянные вазы спрятать на балконе.

- Чего ж не привез юнца? Хоть какая-то радость деду была бы.

- Валька была против, - опустил глаза к земле Паша. Он принадлежал к числу тех здоровых мужиков, которым нужна постоянная опека и контроль. Он был работящим, сильным, не пьющим, но совершенно не смекалистым. У него не было своего вектора направленности, поэтому он нуждался в том, чтоб этот вектор ему кто-нибудь задавал. – А я к вам не с пустыми руками! – торжественно произнес  Павел, подняв свои бегающие глазки на старика.

- Что за гостинцы? – равнодушным голосом спросил Егор Павлович, поглядывая то на своего бывшего зятя, то на Фимку.

- Яблочки, как мне помнится, вы любите, - высказал свое предположение Павел, направившись к автомобилю. Особо не напрягаясь, крепкий мужчина достал одной рукой мешок яблок на пятьдесят килограмм из багажника машины и занес его на крыльцо дачи.

- Белый налив, - улыбнулся старик, достав из мешка бледное яблоко, цвет которого в точности походил на цвет его лица. Он откусил яблоко и, с хрустом пережевав кусочек, добавил: - Жаль, Фимка яблоки не ест.

- Меня, тут еще, жена все заставляет… - замялся крепыш, вновь опустив глаза к земле. – Вы уж на меня не обижайтесь, но я должен обсудить один вопрос, – не поднимая глаз, не хотя, бормотал Пашка.

- Ну, говори, не томи! Всё ж не совсем чужие люди. Пойму.

- У вас же больше никого нет, - Паша поднял взгляд, только направил его мимо старика, куда-то вдаль. – Может быть, Вы бы оставили по завещанию эту дачу мне? Все-таки, сын подрастает. Да и больше же никого у вас нет, - опять повторил эту страшную фразу Павел.

- Ну почему же никого? – горько улыбнулся старик, а в его глазах блеснула застывшая слеза. – У меня еще Фимка есть. Правда, ему она не понадобится, - вздохнул старик, посмотрев на собаку. – Напишу Паша, не переживай.

- Я тогда как-нибудь заеду к вам с нотариусом? – уходя к автомобилю, спросил своего бывшего тестя Паша. Его глаза были по-прежнему опущены к земле.

- Буду ждать. Только сынишку возьми, хоть на мальчонку-то посмотрю.

Раздалось сухое рычание двигателя и два прощальных сигнала, на которые своим лаем откликнулся Фимка. Пес успокоился и посмотрел на мешок с яблоками. Потом он повернул свою мордочку к хозяину и вопросительно взглянул на него.

- Он любил ее Фимка. Знаешь, как он горько плакал на похоронах. Я плакал и он плакал. Больше, кажется, так сильно никто и не ревел, - произнес старик, глядя на небо. Что он пытался там рассмотреть, не знаю. Но еще минут пять он так и простоял, с запрокинутой к небу головой.

С каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Ноябрь подходил к концу. Не смотря на то, что ветра стали сильнее, старик так и продолжал по утрам ходить к реке. Когда же возвращался, то первым делом он переносил охапку дров, хранившихся во дворе, в дом. Эти дрова он собирал на протяжении всего лета в лесу и складывал их под небольшим навесом из шифера, тщательно накрывая эту гору веток, коры и шишек несколькими клеенками, чтобы уберечь их от влаги.

Приподняв слой клеенок, старик накладывал в какое-то старое и запачканное покрывало сухие ветки. От холода его тело спасала меховая рабочая куртка, которую он получил еще лет двадцать тому назад на кораблестроительном заводе, эмблему которого можно было  разглядеть на спине, если хорошо присмотреться. Эта куртка уже была изрядно затерта. Когда-то на том огромном заводе, старик занимался покраской корпусов таких же огромных кораблей. У него до сих пор осталась фотография авианосца «Киев», спущенного на воду в далеком 1975 году. Кроме этой фотографии Егор Павлович также сохранил нагрудный значок с гордой надписью «Герой труда». Сорок пять лет оттрудился он на этом заводе. Что сейчас осталось от этого гиганта судостроения? Разваленные цеха с заржавевшими остатками оборудования, которые не успели разворовать. Что же сейчас осталось старику за его заслуги? Одна тысяча сто гривен пенсии, фотография авианосца на стене и значок с гордой надписью «Герой труда»!

Фимка подбежал к калитке и начал лаять. Старик, прекратив накладывать дрова на покрывало, обернулся.  За калиткой у его дачи стоял тот импозантный мужчина, который прошлой осенью подарил ему картонную коробку. Он, как и всегда, стоял с гордо расправленной грудью. Его синее пальто и такой же синий шарф смотрелись очень утонченно и изысканно.

- Добрый день, меня зовут Борис Александрович! – спокойным и уверенным тоном произнес невысокий мужчина с широким размахом плеч. Коротко подстриженный и побритый, в тщательно вычищенном пальто и лакированных кожаных ботинках, он выглядел как тот сияющий авианосец на фотографии.

- Доброго здоровья! – ответил старик, медленно выпрямившись и выкинув из руки ветку. Весь заросший, в потертой куртке и грязных штанах, залатанных кроссовках он выглядел как тот завод, что спустил на воду авианосец, только в нынешние времена.

- Я иногда покупаю продукты у Тамары Ивановны, - начал свою речь импозантный мужчина, - так вот она мне поведала о ваших тяжелых условиях жизни. Однако я хочу, чтоб вы понимали, что я не государственный фонд помощи. Мне никогда ничего не доставалось даром, поэтому и я никому даром ничего не собираюсь давать.

- Вы хотите, чтоб я рассчитался с вами за коробку? – не понимая, спросил старик.

- Нет, дед, – рассмеялся Борис Александрович. – Я хочу помочь. Но понимаешь, я живу по таким правилам, в которых просто так никому не помогают. Поэтому у меня к тебе предложение, в котором, заметь, больше заинтересован ты, чем я.

- Раз так, тогда выкладывай, Борис Александрович, - ответил старик и подошел к калитке.

- В общем, я готов купить тебе автономный генератор, провести воду, отопление и газ. Пока ты будешь живой, я также готов оплачивать покупку топлива к этому генератору, и все остальные коммунальные расходы. Ремонт также тебе сделаю. Будешь ты зимой жить в тепле и чистоте. Ну, а взамен, ты на меня отпишешь свою дачу. Годится? – кивнул головой импозантный мужчина.

- И костыль к этому списку можешь добавить? – задумавшись, спросил Егор Павлович.

- Какой костыль?

- Да, после сна, бывает, у меня нога затекает. Утром невозможно ходить без опоры. Я использую черенок от лопаты, но с костылем бы намного удобнее было, - слегка улыбнулся старик, как бы погрузившись в мечту о доме с теплом, водою и костылем.

- Хорошо, - быстро произнес Борис Александрович, плотно сжав и без того свои узкие губы.

- Добрый ты человек, Борис Александрович. Спасибо тебе за такое предложение, только вот беда в том, что уже отписал я свою дачу, -  произнес старик, опустив взгляд к земле.

- Надеюсь, ты выгодно ее обменял? – поинтересовался мужчина в синем пальто.

- Да, на мешок яблок, - улыбнулся старик. – Вкусные, белый налив. Угостить не смогу, извини, недели две назад как доел их.

Борис Александрович стоял и смотрел на старика, больше не проронив ни слова. В его взгляде волновалось море разочарования и тоски. Он смотрел глазами новой эпохи на умирающую старую эпоху, оставшуюся там за забором с мешком яблок.

Импозантный мужчина ушел, а старик сел на крыльце, обняв своего лучшего друга.

- Смотри, Фимка, какое серое небо. Тоска! Но ничего, скоро снег пойдет, тогда красиво станет, - произнес старик, а по его щеке побежала слеза, которую ласково слизал Фимка своим розовым языком.

Февраль выдался жутко холодным. Снега по колено и ветер настолько сильный, что он свистеть начинает, гуляя по крышам домов. Особенно этот свист слышно ночью, когда звуки жизни засыпают крепким сном. Этой ночью именно такой свист и было слышно в окрестностях дачного кооператива, по прямым улицам которого бежали две собаки с торчащими к верху хвостами, их силуэты отчетливо отражались в лунном свете. Луна была яркая, и лишь изредка ее закрывали плывущие по небу облака. Ночь была очень тихой, и лишь резкие посвистывания ветра нарушали тишину. Собаки бежали к воротам, что вели в лес. Вдруг, одна из них, на спине которой серебром сверкали три пятна, остановилась у знакомой калитки и повернула к ней свою голову. На этой черной калитке висела белая табличка с надписью «Продается»  и номером телефона.

Черныш, успевший уже добежать до ворот, остановился, почувствовав, что его друг отстал. Он обернулся и громко гавкнул. Фимка кинул последний взгляд на калитку и помчался догонять товарища. Ведь, он теперь, как и Черныш, хозяин леса. 

О свободе.

Прошлым летом вышла моя первая книга «Иллюзия свободы». Ровно через год, в конце августа 2012 я отнес в издательство продолжение этого  социально-философского романа. Вторая книга называется «Тайна вседозволенности», но в ней, по-прежнему, события, происходящие уже в финансово-объединенном мире 20-х годов двадцать первого столетия, не имеют окончательного завершения. Это неудивительно, так как с самого начала я планировал написать трилогию. И на важнейшие фундаментальные вопросы (организация общественной системы, религия и наука, смысл человеческой жизни, причины и возможные последствия глобализации), которые поднимаются в первых двух книгах в форме двусторонних диалогов, где каждая сторона имеет свою точку зрения, диаметрально-противоположную точке зрения оппонента, автор даст ответы в третьей книге. Точнее говоря, он, наконец-то, сам выберет позицию одной из сторон, объяснив - почему он сделал такой выбор.   

Знаете, я хочу поделиться своими личными ощущениями после написания каждой из этих книг, входящих в трилогию «Иллюзия свободы». Когда издательство отдает мне свеженькие книжки, то я первым делом достаю из блока один экземпляр и со страстным нетерпением сажусь за его чтение. Так вот, прочитав год назад «Иллюзию свободы», основной вывод который я сделал для себя, заключался в следующем.

Любая общественная система в какой-то степени посягает на свободу личности. Система не может существовать без контроля, который, в свою очередь, начинает осуществлять центр этой системы. Со временем этот центр для поддержания стабильности  начинает при помощи различных информационных и силовых инструментов манипулировать поведением индивидов этой системы. Таким образом, мы все попадаем в зависимость от центра данной системы. Другого варианта нет, система не будет существовать без центра. Следовательно, единственное, что нам остается делать, так это требовать того, чтоб контроль, устанавливаемый этим центром, был открытым и прозрачным, а не осуществлялся неизвестно кем из-за мировой кулисы.

Прочитав месяц назад  «Тайну вседозволенности», следующая мысль обосновалась в моем сознании.

Не имея знаний, невозможно обрести свободу. К примеру, представьте себе какую-нибудь общественную структуру с рабовладельческим строем. Давайте упростим и представим племя, которым управляют несколько жрецов, а все остальные соплеменники находятся у них в рабстве, выполняя любые команды правителей. Это племя живет в небольшой прекрасной долине, окруженной огромной крепостной стеной.  Кроме жрецов никто не бывал за пределами этой стены, поэтому рабы не знают, что за ней обитают хищные животные, которые питаются людьми, но при этом ужасно боятся огня. Кроме того, только жрецы умеют добывать огонь. И вот один из рабов начинает бунтовать, требуя свободы. Жрецы даруют ему свободу, отпуская его на волю за пределы своей долины. Счастливый бунтарь покидает крепостные стены, но наслаждается свободой недолго, так как уже через несколько минут его тело разрывают хищные животные. Соответственно, этот свободолюбивый человек не получил от жрецов очень важной информации о мироустройстве и погиб, не успев порадоваться своей свободе.  Поэтому для того, чтоб обладать свободой, необходимо обладать знаниями. Даже, в сегодняшнем капиталистическом обществе наибольшей ценностью являются, как раз, знания, а не деньги. Просто это  пока еще не все понимают. Теперь попробуйте допустить, что от нас скрываются знания не только об устройстве мира, но и о правдивой истории, культуре, религиях и многом другом. Теперь вопрос – «Чувствуете ли вы себя свободными, зная, что вас заранее ведут по ложному пути?»

Консуэло

На днях прочел роман «Консуэло» французской писательницы Жорж Санд. Буду откровенен, я испытал невероятное чувство восторга, которое преобразилось в небесную симфонию, долгое время звучавшую в моем сердце. Так искусно изобразить борьбу добродетели и порока в человеческом сердце, при этом, не углубляясь в монотонное философствование, а создав пышную и интригующую разветвленность сюжета, не каждому под силу. Но уроженка Парижа, настоящее имя которой Аврора, написала великолепное произведение, в котором поднимаются фундаментальные вопросы человеческого бытия. Я удивлен, мягко говоря, почему данная книга не входила в ту школьную программу, по которой мне довелось учиться, но с другой стороны я рад, что именно на данном этапе своей жизни прочитал этот роман. Видимо то провидение, о котором так часто упоминается в книге, на самом деле заботится о нас, друзья, если наши помыслы чисты и добры.

Для меня сюжет романа был разделен на три основных действия: 1) Венецианская история любви и предательства, 2) Духовная борьба в замке Исполинов и 3) Дорога в Вену.

В первой части романа мы знакомимся с чудесной девочкой, которая, несмотря на свое бедное существование, излучает любовь и радость ко всему миру, окружающему ее. Мы следим за тем, как эта девочка растёт и превращается в прекрасную личность, в служительницу высокому и настоящему искусству, а не в служительницу придворных игр и сплетен, устраиваемых ради золотых монет. Ее доброта и духовная чистота, скромность и простота, наивность и вера в справедливость, храбрость и воля, трудолюбие, не расслабляемое наличием таланта, подкупают нас своей искренностью. Мы так же, как и все герои романа, влюбляемся в Консуэло и восхищаемся ее добродетелями, которые раскрываются в каждом ее поступке, даже самом обыденном и незначительном. Когда же она становится примадонной Венецианского театра графа Дзустиньяни, мы радуемся ее успеху, мы приклоняемся пред ее гением. Но как же коротки эти счастливые минуты. Бедная Консуэло не только переживает смерть матери и предательство возлюбленного, но и узнает каким коварным и жестоким на самом деле является общество. Ей приходится бежать из Венеции. На фоне подлого и тщеславного Андзолетто, похотливого и хитрого графа Дзустиньяни, завистливой и развращенной Кориллы, глупых и злословящих вельмож, Консуэло сверкает как бриллиант среди груды серых камней.

Если в Венецианской истории романа борьба между добродетелью и пороком изображается на фоне общественной жизни, в оперных залах и на торжественных приемах аристократов, то во второй части сюжета судьба переносит Консуэло в загородное поместье Рудольштадтов, где она становится участницей духовных терзаний графа Альберта. Храбрая и готовая к самопожертвованию девушка бросается в темное подземелье для того, чтобы вызволить графа Альберта из его аскетичной кельи. В длинных и разумных диалогах между графом и «простой цыганочкой», поднимается довольно  смелая тема (по тем временам, так как действие книги происходит в конце 50-х годов 18 столетия; сама же книга была издана в 1843 году) о существенной разнице между истинной верой в Бога и церковью, как институтом власти Божьей. Писательница обличает лукавость верующего общества и церковных служителей. Особенно ярко эта лукавость показана на примере канониcсы  Венцеславской и ее придворного капеллана, когда люди посещают храмы Божьи, соблюдают формальные обряды и философствуют об истине религии, но при всем этом способны лгать, презирать, оберегать свои титулы и состояния. Высокодуховный образ  графа Альберта настолько же индивидуален и исключителен, как и образ Консуэло.

Заключительное действо романа происходит после того, как Консуэло сбегает из замка Исполинов. Она пешком отправляется в австрийскую Вену, без охраны, без особых запасов еды и денег, чтобы разыскать своего учителя Порпору. Но проведение ей посылает на помощь славного мальчишку Иосифа Гайдна, путешествующего таким же образом, как и наша Консуэло (пешим ходом, без гроша за душой). Для того чтоб обезопасить честь девушки от случайных посягательств, так как на пути могут повстречаться и разбойники, и солдаты, и контрабандисты, Иосиф переодевает Консуэло в мальчика. Они вместе, словно два бродячих музыканта, отправляются через леса, реки и горы к Вене. Не буду рассказывать о том, какие приключения выпадают на их голову, но скажу, что развитие сюжета в третьей части романа самое динамичное и захватывающее.  Более того, лично для меня диалоги Иосифа и Консуэло  были наиболее ценны, так как в них раскрывались такие темы, как страсть к искусству, влияние искусства на людей, душа вкладываемая творцом в свое творение.

Я всем настоятельно рекомендую прочитать этот роман, несмотря на то, что его объем составляет семьсот пятьдесят страниц. Он не относится к разряду той классической литературы, которая читается тяжело и нудно.  Он великолепен, его сюжет –  непредсказуем и динамичен, образы героев – ослепительно яркие. Написан роман изящным литературным языком.

P.S. Иосиф Гайдн – австрийский композитор XVIII столетия, один из основоположников симфонической музыки. Рекомендую послушать его симфонию № 45 и ораторию "Сотворение мира».

Дух времени.

Сегодня утром порадовала погода. Начало осени, пожалуй, самый прекрасный период этого сезона года, когда еще не холодно, но уже и не так жарко. Однако, сегодня дело не только в температуре воздуха. Кто-нибудь утром обратил внимание на небо? Я редко замечал такой рисунок небосвода, будто бы, на светло-сером мраморном полотне переплетаются бело-голубые узоры. Такие своеобразные кружева белых облаков на сером фоне, уходящие далеко вдаль. В общем, полюбовался я на небо не только  сквозь лобовое стекло автомобиля, но и стоя на заправке, пока топливо переливалось из подземной цистерны станции в бак машины. В этот момент я повстречал своего старого приятеля, с которым учился давным-давно в университете. Он работал на этой заправочной станции кассиром. Знаете, он как-то стеснительно посмотрел на меня, словно не заметив, и отвернулся. И вот тут, я сам себя словил на мысли о том, что мне на его месте стало бы тоже неловко. К примеру, если бы я работал охранником (или реализатором, или водителем маршрутки) и повстречал бы однокурсника по университету, с которым сдавал экзамены по финансовому менеджменту. И он, к тому же, стоял бы передо мной в деловом костюме, а я — в каком-нибудь затертом джинсовом комбинезоне. Мне было бы не ловко, уверен. Скажите, почему так?

Я сейчас хочу рассмотреть эту ситуацию не с точки зрения индивидуальных способностей и перспектив отдельного наёмного работника, а с позиции отношения социума к определенным профессиям. Почему в наше время модно быть менеджерами (пусть даже ничего не решающими) в экономической или юридической сфере, зато не модно быть рабочими на заводах, водителями, учителями? И я сейчас не рассматриваю разницу в вознаграждении за труд, а только отношение социума к той или иной профессии. Ведь, спросите нынешних студентов о том, кем бы они хотели быть. И большинство ответило бы, что  помощником депутата или человеком, решающим какие-нибудь вопросы. А что подразумевает под собой такая «модная должность»? Разговаривать по телефону, водить автомобиль и создавать вид, что работаешь. То есть, говоря другими словами, ничего не делать полезного для общества, но получать хороший доход. Знаете, если большая часть населения страны будет мечтать о такой работе, то страну неминуемо будет ждать крах. Посмотрите, в нашем обществе и так слишком много звеньев ненужных посредников между потребителем и производителем, лишних чиновников, выдумывающих дополнительные хозяйственные нормативные акты, которые усложняют деятельность предпринимателям, и людей с поверхностным общим образованием, которые перекладывают документы со стопки на стопку, затем ксерокопируют эти бумажки и составляют реестры этих бумажек. Это конечно серьёзный вклад в процветание страны! Я не хочу никого обидеть этой статьей. Ее цель — помочь задуматься молодому поколению о том, что выбор специальности является очень важным и серьезным шагом. 

Не стоит ориентироваться на моду. Сегодня - модно, а завтра - очередной глобальный кризис финансовой системы, после которого большая порция офисного планктона оказывается на улице, при этом, не умея делать ничего практического, что могло бы приносить деньги. Кроме того, хорошим менеджером не научат быть. Половину качеств лидера дается человеку от рождения, а другая половина — от родительского воспитания. А вот определенным техническим знаниям требуется учиться. Раскрою вам секрет, что большинство крупных бизнесменов, которые сделали сами себя такими, а не получили наследство от родителей, имели как раз техническое образование. Они были механиками, инженерами, агрономами. Для того чтобы создать бизнес, необходимо четко понимать процесс производства.

Ребята учитесь строить мосты, проектировать самолеты, ремонтировать двигатели внутреннего сгорания и реактивные турбины, налаживать автоматические системы производства, управлять самолетами, кораблями и поездами, создавать минеральные удобрения и агрохимикаты, и многому другому.

Также хочется затронуть тему личностного восприятия жизни. Самое главное — это как ты относишься к тому, чем занимаешься, а не то, что об этом думают другие.

И еще, напоследок, о сегодняшнем состоянии нашего украинского общества. Я, уж, упомяну обо  всех чувствах и переживаниях, которые были вызваны данной ситуацией. Не стоит восхищаться теми, кто ездит на шикарных авто и ходит в дорогих костюмах, используя при этом несправедливо заработанные доходы. То есть речь идет об общественных паразитах, а таких много в нашей стране. Чтоб было понятней, я приведу самые простые примеры: взяточники, воры, чиновники, злоупотребляющие служебным положением ради своих нужд, всякого рода «разводилы» (финансовые пирамиды, другие схемы, связанные с обманом населения), эксплуататоры, не соблюдающие норм труда и рыночного уровня оплаты труда, и тому подобное. Потому что у всякого терпения есть предел (я надеюсь). В истории нашей страны этот предел уже несколько раз трескался, после чего небо загоралось багровым цветом.

Кто знает, может быть и нам доведется каким-нибудь утром увидеть такое небо? Красное, красное...

(Статья была написана в середине сентября)