ВОЛХВ

Хочу рассказать о моем знакомстве с творчеством Джона Фаулза, так как считаю, что его роман «Волхв» достоин того, чтоб находиться на одной полке с величайшими произведениями литературы. Может быть, кому-то из признанных рецензентов  не понравилось бы то, что в этом романе слишком много обнаженных постельных сцен, много правды о темных областях человеческой натуры, эпиграфом к каждой части являются цитаты из книги Де Сада «Несчастная судьба добродетели», много надуманного и сюжетная линия слишком переусложнена. Однако, эта книга заставила меня сделать глубокий и осмысленный самоанализ.

В какой-то степени этот роман можно назвать автобиографическим, так как этапы жизни главного героя Николаса Эрфе полностью повторяют биографию автора. Джон Фаулз родился в Англии в зажиточной семье. Он окончил престижную школу и прошел курсы военной подготовки при Эдинбургском университете. После двух лет проведенных в Королевской морской пехоте Фаулз отказался от военной карьеры и поступил в Оксфордский университет. Затем начал преподавать сначала во Франции, а потом  в Греции на острове Спецес.

Как раз основные события романа начинаются у молодого преподавателя (с диагнозом интроверта-недоинтеллектуала, который ему впоследствии вынесут) на греческом острове Фраксос. Вопреки советам не посещать «Зал ожидания» Николас отправляется туда, и там начинается то мифическое приключение, которое, как в итоге оказалось, является «Игрой в Бога». Игрой устроенной одним старцем-миллионером по имени Моррис. Вы вместе с Николасом станете участниками этой игры. Несмотря на всю ее опасность и психологическую напряженность, вам не будет хотеться расстаться с нею и покинуть остров. Вы вместе с Николасом узнаете, что такое свобода выбора. Ваши животные инстинкты, ваша жажда новых ощущений будут заставлять вас играть в игру до самого конца.

В книге «Волхв» поднимается множество важнейших вопросов бытия и морали. Однако автор не дает на них однозначных ответов, что, в принципе, не удивительно. Даже в самом романе говорится, что получение ответов на фундаментальные вопросы бытия равносильно преждевременной смерти.

Также хочу заметить, что весь толстенный роман читался мною на одном дыхании, за исключением последних страниц семидесяти. С того момента, как Николас возвращается с Фраксоса в Англию, мы с вами возвращаемся из непредсказуемой мифической игры в серую обыденность, как, по большому счету, и происходит в реальной жизни.

Данное литературное произведение это воображение (фантазия) автора синтезированное с его реальным жизненным опытом. Думаю, что идеальный возраст для прочтения романа «Волхв», когда тебе уже исполнилось двадцать пять, но пока еще не исполнилось тридцати. Друзья, всем тем, кто попадает в этот возрастной интервал и еще не успел прочитать книгу Фаулза «Волхв», настоятельно рекомендую это сделать.

Цитаты из книги:

Я был слишком молод, чтобы понять: за цинизмом всегда скрывается неспособность к усилию – одним словом, импотенция; быть выше борьбы может лишь тот, кто по-настоящему боролся.

Он пригласил меня в предместье, в свой любимый бордель. Уверял, что девушки там здоровые. Поколебавшись, я согласился – в чем же, как не в безнравственности, нравственное превосходство поэтов, не говоря уж о циниках?

Правда обрушилась на меня лавиной. Поэт из тебя никакой. В безутешном своем прозрении я клял эволюцию, сведшую в одной душе предельную тонкость чувств с предельной бездарностью.

Не cogito, ноscribo, pingo ergo sum. (Мыслю, пишу, рисую – следовательно, существую (лат.)).

В жизни каждого из нас наступает миг поворота. Оказываешься наедине с собой. Не с тем, каким еще станешь. А с тем, каков есть и пребудешь всегда. Вы слишком молоды, чтобы понять это. Вы еще становитесь. А не пребываете.

Горела единственная лампа, высокая, с темным абажуром; падая отвесно, свет сгущался на белой скатерти и, отраженный, причудливо, как на полотнах Караваджо, выхватывал из темноты наши лица.

Это безумие, Николас. Тысячи англичан, шотландцев, индийцев, французов, немцев мартовским утром стоят в глубоких канавах – для чего? Вот каков ад, если он существует. Не огонь, не вилы. Но край, где нет места рассудку.

Патриотизм, пропаганда, служебный долг, честь мундира – что это, если не кости шулера?

Доверчивые серые глаза – оазис невинности на продажном лице, словно остервенилась она под давлением обстоятельств, а не по душевной склонности.

Мы находились на разных полюсах человечества. Лилия – на том, где правит долг, где нет выбора, где страждут и взыскуют общественной милости. Где человек одновременно и распят, и шагает крестным путем. А я был свободен, как трижды отрекшийся Петр, я собирался уцелеть любой ценой.

Частью по воле рока, частью от рокового безволия он признавал лишь два рода развлечений: совокупление и жратву.

Любой дурак выдумает схему разумного мироустройства. За десять минут. За пять. Но ждать, что люди станут ее придерживаться – все равно, что пичкать их болеутоляющим.

Сама по себе яхта не пошлость, пошлость угадывается в обладании ею. Тут я представил, как всхожу на борт. До сих пор мне не доводилось вращаться среди богачей – в Оксфорде у меня было несколько состоятельных знакомых вроде Билли Уайта, но погостить они не приглашали. И вот я уже завидовал девушкам: недурно устроились, милая мордашка – их верный пропуск в мир чистогана. А добывать деньги – мужское занятие, идеальный извод отцовства.

Раз призналась: Когда ты меня любишь (не «занимаешься со мной любовью», а «любишь»!), это все равно как бог отпускает мои грехи; и я подумал: снова софистика, снова духовный шантаж, – я-де ничто без тебя, ты за меня отвечаешь. Впрочем, и гибель ее – тоже в некотором роде шантаж; но тот, кого шантажируют, обычно верит, что чист, а моя совесть запятнана.

Я устал, устал, устал от лжи; устал от вранья чужого, от вранья собственного; но куда больше устал врать сам себе, ежеминутно сверять свой путь с биением чресел; их благо всякий раз оборачивалось пагубой для души.

Богатство – вещь чудовищная. Распоряжаться деньгами учишься около месяца. Но чтобы привыкнуть к мысли «Я богат», нужны годы и годы. И все эти годы я считался только с собой. Ни в чем себе не отказывал. Повидал свет. Вкладывал средства в театральные постановки, но куда больше тратил на фондовой бирже. Завел множество друзей; кое-кто из них теперь прославился. Но я так и не обрел настоящего счастья. Правда, взамен осознал то, что богачи осознают редко: количество счастья и горя закладывается в нас при рождении. Денежные превратности на него мало влияют.

Величайшее заблуждение нашей эпохи – мысль, что фашизм пришел к власти, ибо создал порядок из хаоса. Верно как раз противоположное – ему повезло потому, что порядок он превратил в хаос. Попрал заповеди, отверг сверхличное… продолжите сами. Он провозгласил: дозволено истреблять малых сих, дозволено убивать, дозволено мучить, дозволено совокупляться и вступать в брак без любви. Поставил человечество перед самым опасным искушением. Правды не существует, все позволено!

Он успокоился на том, что счел мою свободу свободой потакать личным прихотям, вспышкам мелочной гордыни. И противопоставил ей свободу, ответственную за каждое свое проявление; нечто куда более древнее, чем свобода экзистенциалистов, – нравственный императив, понятый скорее по-христиански, нежели с точки зрения политикана или народоправца.

Уже сейчас можно предсказать, что через двадцать лет Запад вступит в эру невиданного и, казалось бы, парадоксального процветания. Говорил и повторяю: угроза ядерной катастрофы окажет на Западную Европу и Америку благоприятное воздействие. Во-первых, она подстегнет материальное производство; во-вторых, станет гарантией мира на планете;     в-третьих, насытит каждую секунду существования человека стойким ощущением реальной опасности, каковое ощущение было, на мой взгляд, утрачено в предвоенный период, что и способствовало развязыванию войны. И хотя военная угроза в каком-то смысле будет противодействовать восхождению женского пола на главенствующие позиции, естественные для мирного периода развития, когда общество посвящает себя погоне за наслаждением, я уверен, что фиксация на травме отнятия от груди, определяющая поведение нашего объекта, станет среди мужчин нормой. Мы вступаем в эпоху безнравственности и вседозволенности, где самоудовлетворение вследствие роста заработной платы и расширения ассортимента доступных потребительских товаров в атмосфере ежеминутно ожидаемого апокалипсиса станет уделом если не всех и каждого, то подавляющего большинства. Характерный тип личности в подобную эпоху – это неизбежно личность аутоэротическая, а в плане патологии – аутопсихотическая. Как личностные особенности обеспечили изоляцию объекта, так экономические условия изолируют упомянутую личность от непосредственного соприкосновения с общественными недугами, такими как голод, нищета, низкий уровень жизни и прочее. Западный homosapiens превратится в homosolitarius (человек-одинокий).