среда, 20 марта 2013 г.

Портрет Дориана Грея



«Браво!» - ликую я, поспешно встаю в полный рост и склоняю голову, прислонив подбородок к груди, тем самым покоряясь гению великого английского писателя. Своим наследием, не учитывая пьес и рассказов, он оставил единственный роман «Портрет Дориана Грея», зато насколько бесценен этот его шедевр! В нем благообразие, которого ищет наше заблудшее сознание, в нем те пороки, которые мы пытаемся скрывать от посторонних хитростью и лицемерием, в нем извечный вопрос борьбы души и тела (божественных идей и чувственных инстинктов).
Я торжественно прошу внести лавровый венок, сплетенный музами самого Аполлона, для Оскара Уайльда. Однако, предложить ему трон в зале писательской славы (тут я говорю о личном, субъективном восприятии литературы) я не осмелюсь, несмотря на то, что его роман, по моему, не уступает некоторым великим произведениям наших русских «царей слова»: Фёдора Михайловича, Льва Николаевича и Михаила Афанасиевича. 
 Сколько ранее пережитых эмоций и обдуманных идей высыпались из книги Уайльда на мою голову, ищущую истины. Только все эти идеи были совершенно в другом убранстве. Если Федор Михайлович ведет поучительный диалог с нашей совестью в форме нравственно-моральных проповедей, Лев Николаевич утруждает своей философией и отчасти рациональным подходом, а Михаил Афанасиевич путает нас символичностью, которую трудно постигнуть без определенного теософского и литературного образования, то Оскар Уайльд сотворил свой шедевр в ярких и легких для восприятия красках для светского человека. И так же доступно и понятно (без лишней символики и дарственной читателю на выдумку собственных выводов) английский писатель заканчивает роман: «вонзив нож в свой портрет, Дориан, испуская предсмертный крик, сам падает на пол». Такой финал ждёт каждого человека, осознанно загубившего свою душу. И недаром автор, как бы невзначай, упоминает  по ходу своего повествования: «Не «Прости нам грехи наши», а «Покарай нас за беззакония наши» - вот какой должна быть молитва человека богу».
Сама идея с портретом, в котором воплотилась совесть Дориана Грея, - великолепна, также как и идея с экраном, которым он поначалу старается скрыть от себя «свою совесть», а затем и вовсе ее прячет в отдаленной запыленной комнатушке за семью замками. Тот же литературный прием используется с двумя «друзьями-наставниками» Дориана: Генри и Безилом, которые нашептывают ему из-за плеча свои напутствующие наставления. Только один направляет в царство тьмы, а другой – света. В общем, по художественной аллегоричности и литературной стилистике, в которых отображается основная идея романа, книга Уайльда имеет, лишь, нескольких достойных конкурентов из огромного океана литературы. (Правда, вопрос о том, что можно считать литературой, а что нет, - весьма актуален, особенно в наше время. Кстати, по этому поводу, в самой книге уроженца Дублина имеются такие строки: «Искусство, как и Природа, создает иногда уродов, оскорбляющих глаз и слух человеческий своими формами и голосами». И тут, как бы мне не было обидно, но пока мои книжки совсем не относятся к истинному искусству, и это еще мягко сказано. Себя любимых не хочется обижать-то!)
Возвращаясь к книге «Портрет Дориана Грея», хочу сказать, что читая ее, постоянно вспоминал о тех умозаключениях, к которым пришел, прочитав книги Федора Михайловича: «Подросток» и «Преступление и наказание». Правда у Достоевского вопросов поднимается намного больше, и анализ их проводится значительно шире и глубже. Но в том –то, скорее, и ценность книжки Уайльда – при тех же выводах, она читается быстрее, она по стилистике легче (во всяком случае, для боле широкого круга читателей).

Несмотря на колоссальное впечатление, которое произвел на меня роман, не могу поставить  Уайльда на одну ступень с великими писателями, о которых упомянул в начале этой заметки. По той простой причине, что глаголить истину – это одно дело, а принять ее и жить в соответствии с этой истинной – другое, более сложное и требующее немалых волевых качеств. Ознакомившись с биографией Уайльда, некоторыми его письмами, статьями в журналах и его фотографиями, я пришел к выводу, что Уайльд вложил в Дориана (а также в Генри) много тех чувств и пороков, которые испытывал сам. Это выражалось не только в его страсти к красивым вещам,  аристократичным вечеринкам (приёмам в своем доме гостей), но и в его финальном судебном деле, после которого он угодил в тюрьму. Более того, в своих статьях Оскар Уайльд неоднократно говорил о том, что наивысший смысл своей жизни он видит в искусстве и красоте, и что именно они «спасут мир». С этими утверждениями я не согласен, и, честно говоря, для меня они в романе прошли как верования Генри, которые унаследовал Дориан. К чему такая философия его привела – мы узнаем в конце романа.
Сам же роман – ВЕЛИКОЛЕПЕН! Еще раз кричу: - «БРАВО»! Друзья, советую всем, кто не знаком с этим произведением, прочитать книгу Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея».

Цитаты из книги:
Ты любишь всех, а любить всех - значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны.

Гармония духа и тела - как это прекрасно! В безумии своем мы разлучили их, мы изобрели вульгарный реализм и пустой идеализм.

При этом каждый восхваляет те добродетели, в которых ему самому нет надобности упражняться: богачи проповедуют бережливость, а бездельники красноречиво распространяются о великом значении труда.

Вы удивительно хороши собой, мистер Грей. Не хмурьтесь, это правда. А Красота - один из видов Гения, она еще выше Гения, ибо не требует понимания. Она - одно из великих явлений окружающего нас мира, как солнечный свет, или весна, или отражение в темных водах серебряного щита луны. Красота неоспорима. Она имеет высшее право на власть и делает царями тех, кто ею обладает.

В наше время люди всему знают цену, но понятия не имеют о подлинной ценности.

Душа и тело, тело и душа - какая это загадка! В душе таятся животные инстинкты, а телу дано испытать минуты одухотворяющие. Чувственные порывы способны стать утонченными, а интеллект - отупеть. Кто может сказать, когда умолкает плоть и начинает говорить душа?

Все мы готовы верить в других по той простой причине, что боимся за себя. В основе оптимизма лежит чистейший страх. Мы приписываем нашим ближним те добродетели, из которых можем извлечь выгоду для себя, и воображаем, что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, потому что хочется верить, что он увеличит нам кредит в своем банке, и находим хорошие черты даже у разбойника с большой дороги, в надежде что он пощадит наши карманы.

- Да, в нынешние времена за все приходится платить слишком дорого. Пожалуй, трагедия бедняков - в том, что только самоотречение им по средствам. Красивые грехи, как и красивые вещи, - привилегия богатых.
- За жизнь для себя расплачиваешься не деньгами, а другим.
- Чем же еще, Бэзил?

Я вас полюбил, потому что вы играли чудесно, потому что я видел в вас талант, потому что вы воплощали в жизнь мечты великих поэтов, облекали в живую, реальную форму бесплотные образы искусства. А теперь все это кончено. Вы оказались только пустой и ограниченной женщиной. Боже, как я был глуп!..

Сев в кресло, Дориан усиленно размышлял. И вдруг в его памяти всплыли слова, сказанные им в мастерской Бэзила Холлуорда в тот день, когда портрет был окончен. Да, он их отлично  помнил. Он тогда высказал безумное желание, чтобы портрет старел вместо него, а он оставался вечно молодым, чтобы его красота не поблекла, а печать страстей и пороков ложилась на лицо портрета. Да, он хотел, чтобы следы страданий и тяжких дум бороздили лишь его изображение на полотне, а сам он сохранил весь нежный цвет и прелесть своей, тогда еще впервые осознанной, юности. Неужели его желание исполнилось?

Страницу за страницей исписывал он словами страстного раскаяния и еще более страстной муки. В самобичевании есть своего рода сладострастие. И когда мы сами себя виним, мы чувствуем, что никто другой не вправе более винить нас. Отпущение грехов дает нам не священник, а сама исповедь. Написав это письмо Сибиле, Дориан уже чувствовал себя прощенным.

Да, этим покрывалом можно закрыть страшный портрет! Быть может, оно некогда служило погребальным покровом. Теперь эта ткань укроет картину разложения, более страшного, чем разложение трупа, ибо оно будет порождать ужасы, и ему не будет конца. Как черви пожирают мертвое тело, так пороки Дориана Грея будут разъедать его изображение на полотне. Они изгложут его красоту, уничтожат очарование. Они осквернят его и опозорят. И все-таки портрет будет цел. Он будет жить вечно.

И много было (особенно среди зеленой молодежи) людей, видевших в Дориане Грее тот идеал, о котором они мечтали в студенческие годы, - сочетание подлинной культурности ученого с обаянием и утонченной благовоспитанностью светского человека, "гражданина мира". Он казался им одним из тех, кто, как говорит Данте, "стремится облагородить душу поклонением красоте". Одним из тех, для кого, по словам Готье, и создан видимый мир.

Эти сокровища, как и все, что собрал Дориан Грей в своем великолепно убранном доме, помогали ему хоть на время забыться, спастись от страха, который порой становился уже почти невыносимым.

Как сказал однажды лорд Генри, когда обсуждался этот вопрос, - самые высокие добродетели не искупают вины человека, в доме которого вам подают недостаточно горячие кушанья. И в защиту такого мнения можно сказать многое. Ибо в хорошем обществе царят или должны бы царить - те же законы, что в искусстве: форма здесь играет существенную роль.

Мы вправе судить о человеке по тому влиянию, какое он оказывает на других. А ваши друзья, видимо, утратили всякое понятие о чести, о добре, о чистоте. Вы заразили их безумной жаждой наслаждений. И они скатились на дно. Это вы их туда столкнули!

Крик ужаса вырвался у художника, когда он в полумраке увидел жуткое лицо, насмешливо ухмылявшееся ему с полотна. В выражении этого лица было что-то возмущавшее душу, наполнявшее ее омерзением.

Дориан взглянул на портрет - и вдруг в нем вспыхнула неукротимая злоба против Бэзила Холлуорда, словно внушенная тем Дорианом на портрете, нашептанная его усмехающимися губами. В нем проснулось бешенство загнанного зверя, и в эту минуту он ненавидел человека, сидевшего у стола, так, как никогда никого в жизни.

Есть грехи, которые вспоминать сладостнее, чем совершать, - своеобразные победы, которые утоляют не столько страсть, сколько гордость, и тешат душу сильнее, чем они когда-либо тешили и способны тешить чувственность. Но этот грех был не таков, его надо было изгнать из памяти, усыпить маковыми зернами, задушить поскорее, раньше, чем он задушит того, кто его совершил.

Генри в первый день их знакомства сказал: "Лечите душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа". Да, в этом весь секрет! Он, Дориан, часто старался это делать, будет стараться и впредь. Есть притоны для курильщиков опиума, где можно купить забвение. Есть ужасные вертепы, где память о старых грехах можно утопить в безумии новых.

Правда, я считаю, что лучше быть красивым, чем добродетельным. Но, с другой стороны, я первый готов согласиться, что лучше уж быть добродетельным, чем безобразным.

Весь следующий день Дориан не выходил из дому и большую часть времени провел у себя в комнате, изнемогая от дикого страха; смерти, хотя к жизни он был уже равнодушен.

Действительность - это хаос, но в работе человеческого воображения есть неумолимая логика. И только наше воображение заставляет раскаяние следовать по пятам за преступлением. Только воображение рисует нам отвратительные последствия каждого нашего греха. В реальном мире фактов грешники не наказываются, праведники не вознаграждаются. Сильному сопутствует успех, слабого постигает неудача. Вот и все.

- Милый друг, в деревне всякий может быть праведником, - с улыбкой заметил лорд Генри.- Там нет никаких соблазнов. По этой-то причине людей, живущих за городом, не коснулась цивилизация. Да, да, приобщиться к цивилизации - дело весьма нелегкое. Для этого есть два пути: культура или так называемый разврат. А деревенским жителям то и другое недоступно. Вот они и закоснели в добродетели.

- А между прочим, Дориан, - сказал он, помолчав, - что пользы человеку приобрести весь мир, если он теряет... как дальше? Да: если он теряет собственную душу?

- Не говорите так, Гарри! Душа у человека есть, это нечто до ужаса реальное. Ее можно купить, продать, променять. Ее можно отравить или спасти. У каждого из нас есть душа. Я это знаю.

Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой остается молодым...

Нет, ничего другого не было. Он пощадил Гетти только из тщеславия. В своем лицемерии надел маску добродетели. Из любопытства попробовал поступить самоотверженно.

Комментариев нет:

Отправить комментарий