Вопросы правильного устройства общества и создания идеального
мира тревожат многих людей, поэтому утопические и антиутопические книги (в наше
время же, в большей степени, фильмы) пользуются огромным спросом. Если говорить
о первых, приходящих на ум кинолентах, то это: «Эквилибриум», «Гаттака»,
«Разрушитель», в какой-то степени, даже, «Матрица», где в беседах «избранного
человека» с «искусственным интеллектом», поднимается очень важная тема о том,
что человеческое сознание не приняло идею идеального мира (ведь первая версия
матрицы пыталась воссоздать земной рай). Это всё - достижения голливудского
кинематографа. Если же говорить об отечественных успехах в этой области, то
вспоминается «Туманность андромеды», «Кин-дза-дза», а также «Обитаемый остров»
из новой, постсоветской эпохи кинематографа.
Однако, перед тем как делать какие-нибудь собственные
умозаключения по поводу вариантов развития того или иного сценария построения
идеальной общественной системы, настоятельно рекомендую ознакомиться с двумя
фундаментальными, по моему мнению, литературными произведениями в этом жанре.
Кроме того, одно из этих произведений основано на идеях социализма, а другое –
капитализма. Однако, кроме двух диаметрально-противоположных взглядов на
социально-экономическое устройство общества, есть еще одно яркое различие:
«Туманность Андромеды» Ивана Ефремова можно свободно отнести к жанру научной
фантастики, но трилогия «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд, скорее,
относится к жанру социальной фантастики (и это с большой натяжкой). Когда ты
читаешь книгу Ефремова, то чётко осознаёшь, что это фантастика, когда читаешь
книгу Айн Рэнд, то тебе кажется, что это уже было, либо еще будет, но, во
всяком случае, не кажется, что это плод человеческого воображения. То есть,
присутствует ощущение близкой реальности.
Эти две книги: «Туманность андромеды» и «Атлант расправил
плечи» произвели на меня огромное впечатление. Буду искренен, книга Ефремова
мне более близка к сердцу, так как я идеалист, но книга Рэнд – она правильнее и
реальнее. И не смотря на то, что Айн Рэнд изобразила своих главных
положительных героев слишком идеальными (такие люди, как Хэнк Риарден, Дагни
Таггерт и Франциско Д’Анкония, если и существуют, то в пропорции – один к
миллиону), а своих негативных героев – «редчайшими уродами», всё равно
постулаты морали, которые пропагандируются в книге – считаю правильными, и,
пора бы уже нашему пост-советскому обществу принять их. Здесь очень важно, что б Вы меня правильно
поняли, идеалы Ефремова – они слишком утопичны (чем больше жизненного опыта я
получаю, тем реальнее осознаю, насколько большим заблуждением является вера в
то, что наступит день, когда подавляющее большинство людей сможет своей волей и
характером победить свои пороки), идеалы Рэнд – они реалистичны и верны с
позиций личного счастья человека (в примитивно-упрощенном варианте их можно
свести к следующему: ничего не делай того, что противоречит твоей воле и
желаниям. Живи ради себя!). Единственное, что стоит к ним добавить – не посягай
на свободу и волю других людей! В книге, это напрямую не говорится, но подразумевается.
Ведь сам по себе капитализм - это свободные взаимоотношения субъектов рынка,
где каждый сам выбирает себе модель поведения (в идеале!!!).
Эти две великие книги, к моему счастью, мне удалось еще
прочитать несколько лет назад (как видите, их влияние на моё сознание до сих
пор сохраняется), а вот на днях я прочитал небольшой антиутопический рассказ
«Скотный двор» Джорджа Оруэлла. Не могу сказать, что он читается с таким же
интересом, как книги, о которых упоминалось выше, однако он полезен своими
советами нам быть сознательными людьми (то есть анализировать и мыслить), а не
смиренным стадом, идущим в любом направлении, куда бы ни повёл пастух. Лично
меня порадовало то умозаключение, к которому пришел автор (следует помнить, что
Оруэлл является резким критиком коммунизма и любого диктаторского режима) – вся
беда в том, что среди руководящего состава страны слишком много «свиней», и
неважно коммунизм это, или капитализм. Цитирую последние строки рассказа: «В гостиной разгорелась жестокая ссора.
Раздавались крики, грохотали удары по столу, летели злобные взгляды, сыпались
оскорбления. Источником волнения явилось то, что и Наполеон, и мистер
Пилкингтон одновременно выбросили на стол по тузу пик. Двенадцать голосов
кричали одновременно, но все они были похожи. Теперь было ясно, что случилось
со свиньями. Оставшиеся снаружи переводили взгляды от свиней к людям, от людей
к свиньям, снова и снова всматривались они в лица тех и других, но уже было
невозможно определить, кто есть кто».
И вот мы подходим к простой, но важной идее (которую я пытался
передать словами Иранского президента в своей книге «Тайна вседозволенности) –
благополучие и успех любого общественного устройства, в первую очередь, зависит
от чистоты намерений и совести лидеров (управленцев) этого общества, а форма
правления и тип экономической системы – это уже второстепенные факторы.
Поэтому основной вопрос, по моему мнению, при построении
идеального мира должен звучать так: «Как не допустить превращение человека в
свинью?»
И в завершение ко всему сказанному, не могу в конце этой
заметки не выложить несколько цитат из рассказа Оруэлла, так как именно
прочтение его книжки стимулировало меня к написанию данного очерка.
Теперь о нем никогда не
говорилось, как просто о «Наполеоне». При обращении к нему надо было
употреблять официальный титул «Наш вождь, товарищ Наполеон», и свиньи
настаивали, чтобы к этому титулу добавлялись и другие – «Отец всех животных,
ужас человечества, покровитель овец, защитник утят» и тому подобные. В своих
речах Визгун, не утирая катящихся по щекам слез, говорил о мудрости Наполеона,
о глубокой любви, которую он испытывает ко всем животным, особенно к
несчастным, которые все еще томятся в рабстве и в унижении на других фермах.
Стало привычным благодарить Наполеона за каждую удачу, за каждое достижение.
Можно было услышать, как одна курица говорила другой: «Под руководством нашего
вождя товарища Наполеона я отложила шесть яиц за пять дней»; или как две
коровы, стоя у водопоя, восклицали: «Спасибо товарищу Наполеону за то, что под
его руководством вода стала такой вкусной!»
Но о том изобилии, о
котором когда-то мечтал Сноуболл – электрический свет в стойлах, горячая и холодная
вода, трехдневная рабочая неделя, – больше не говорилось. Наполеон
отказался от этих идей, как противоречащих духу анимализма. Истина, сказал он,
заключается в непрестанном труде и умеренной жизни.
Порой начинало
казаться, что хотя ферма богатеет, изобилие это не имеет никакого отношения к
животным – кроме, конечно, свиней и собак. Возможно, такое впечатление частично
складывалось из-за того, что на ферме было много свиней и много собак. Конечно,
они не отлынивали от работы. Они были загружены, как не уставал объяснять
Визгун, бесконечными обязанностями по контролю и организации работ на ферме.
Только старый Бенджамин
мог вспомнить каждый штрих своей долгой жизни, и он знал, что дела всегда шли
таким образом, ни лучше, ни хуже – голод, лишения, разочарования; таков,
говорил он, неопровержимый закон жизни.
Более того, они никогда
ни на минуту не теряли чувства гордости за ту честь, что была им предоставлена
– быть членами скотского хутора. Они все еще продолжали оставаться единственной
фермой в стране – во всей Англии! – Которая принадлежала и которой
руководили сами животные. Никто из них, даже самые молодые, даже новоприбывшие,
которые были куплены на фермах в десяти или двадцати милях от скотского хутора,
не теряли ощущения чуда, к которому они были причастны. И когда они слышали
грохот револьверного салюта, видели, как трепещет на мачте зеленый флаг, сердца
их трепетали от чувства непреходящей гордости, и они неизменно вспоминали
далекие легендарные дни, когда был изгнан Джонс, запечатлены семь заповедей,
великие сражения, в которых человечество потерпело решительное поражение.
Это была свинья,
шествовавшая на задних ногах. Да, это был Визгун. Несколько скованно, так как
он не привык нести свой живот в таком положении, но довольно ловко балансируя,
он пересек двор. А через минуту из дверей фермы вышла вереница свиней – все на
задних ногах. У некоторых это получалось лучше, у других хуже, кое-кто был так
неустойчив, что, казалось, ему требуется подпорка, но все успешно совершили
круг по двору. И наконец раздался собачий лай и торжественное кукареканье
черного петуха, что оповестило о появлении самого Наполеона. Надменно глядя по
сторонам, он величественно прошел через двор в окружении собак. Между копытами
у него был зажат хлыст.
Наступила мертвая тишина.
Смущенные и напуганные животные, сбившись в кучу, наблюдали, как по двору
медленно движется вереница свиней. Казалось, что мир перевернулся вверх ногами.
Но, наконец, настал момент, когда исчез первый шок и, когда, несмотря ни на что
– ни на страх перед собаками, ни на привычку, воспитанную долгими годами,
никогда не жаловаться, никогда не критиковать, что бы ни случилось – раздались
слова протеста. Но как раз в этот момент, словно по сигналу, овцы хором начали
громогласно блеять:
– Четыре ноги
хорошо, две ноги лучше ! Четыре ноги хорошо, две ноги лучше !
Четыре ноги хорошо, две ноги лучше !
И так без остановки
продолжалось минут пять. И когда овцы наконец смолкли, время для протестов уже
было упущено, поскольку свиньи уже двигались обратно на ферму.
Бенджамин почувствовал,
как кто-то ткнул носом ему в плечо. Он оглянулся. Это была Кловер. Ее старые
глаза помутнели еще больше. Не говоря ни слова, она осторожно потянула его за
гриву и повела к той стене большого амбара, на которой были написаны семь заповедей.
Через пару минут они уже стояли у стены с белыми буквами на ней.
– Зрение
слабеет, – сказала она наконец. – Но даже когда я была молода, то все
равно не могла прочесть, что здесь написано. Но мне кажется, что стена
несколько изменилась. Не изменились ли семь заповедей, Бенджамин?
Единственный раз
Бенджамин согласился нарушить свои правила и прочел ей то, что было написано на
стене. Все было по-старому – кроме одной заповеди. Она гласила:
Все животные равны. Но
некоторые животные равны более, чем другие.
Комментариев нет:
Отправить комментарий