Роман "Дневник страха", стр. 75 - 78

IV.

Не часто мне доводилось наблюдать такую резкую перемену погоды. Несмотря на то, что время приближалось к шести часам вечера, на улице стоял полумрак. Всё небо было затянуто темно-синими тучами, которые в определенных местах переходили в черный цвет. Казалось, что вдалеке контуры этих чернильных клякс особенно выделялись, будто, какая-то глубинная подсветка внутри них придавала линиям четкое очертание. Абсолютная тишина сковала пространство двора, даже, животные перестали на мгновение издавать звуки. На деревьях неподвижно висели листья. Это было именно то мгновенье мертвого затишья, после которого начинается ужасная буря. И в этот миг темно-синее покрывало над головой вспыхнуло ярким светом, я успел дойти до боковой калитки забора, что вела к зеленому лугу, который охраняла лесополоса, перед тем как небеса содрогнулись в раскатах грома. Упавший на землю грохот эхом отбился не только в строениях, стоящих за моей спиной, но и во всех конечностях моего тела. Неожиданный порыв ветра пригнул кусты к земле, а мне в лицо бросил жменю песка, заставив прищурить глаза.

- Чого ты там забув? - донесся крик бабушки. - Заходь до хаты, зараз будэ вэлыка злыва! - махнула она рукой и скрылась в помещении.

Я отвернулся от луга и уже собирался направиться к дверям дома, но в это время увидел открывшуюся соседскую калитку, из которой показался профиль Сергея Владимировича. Старик, как всегда не спеша, вышел на улицу и медленным шагом направился в сторону лесопосадки. Слепящий блеск вновь заполнил собой пространство, а спустя какое-то время гром обрушился где-то в черте леса. Но в этот раз он был не одинок, вместе с ним за компанию на землю посыпались огромные капли воды. Дождь заливал всё, ухудшая видимость на далекие хижины. Ливень был до такой степени сильным, что удары капель доставляли телу легкую боль. Одежда мгновенно промокла насквозь и прилипла к телу так,  что порывы сильного ветра уже  не могли оторвать её.

Сергей Владимирович остановился посреди луга, где-то в семистах метрах от нашей улицы, примерно такое же расстояние пролегало от него до лесополосы. Он расправил руки в стороны, обратив раскрытые ладони к небу и замер в таком положении. Мне захотелось тоже встать рядом с ним. Не только потому, что было интересно узнать причину такого его поведения, но, в большей степени, потому, что я хотел тоже бросить вызов стихии.  

- Добрый вечер! - крикнул я, поравнявшись с ним.

- Вечер добрый! - откликнулся он на мое приветствие, не меняя позы тела и не поворачивая ко мне промокшую голову. Однако, легкая улыбка, осветившая его лицо, говорила о том, что его не отягощало мое присутствие. - Как погодка, нравится?

- Никогда бы не подумал раньше, что захочу в такую неистовую грозу оказаться в самом эпицентре событий. Я любил дождь только при условии, что он за окном, а я нахожусь в теплом и безопасном месте.

- Но разве можно себя в таком месте почувствовать живым? - он задал странный вопрос.

- Не знаю, - ответил я, пытаясь говорить очень громко, так как шум дождя, ветра и грома то и дело пытались перекричать меня.

- Ты знаешь, а мне помогает, - не успел он окончить предложение, как огромнейшая молния сверкнула над верхушками сосен, казалось, что ей не хватило какого-то метра, чтоб дотянуться до деревьев. Леденящее душу зрелище, особенно когда ты находишься в открытом поле, и следующий бросок огненного копья, может быть, будет направлен в тебя.

- Ведь, нам просто кажется, что молнии близко, да? - поинтересовался я. - На самом деле они далеко?

- Ты когда увидишь молнию, сосчитай, сколько секунд пройдет до раската грома, - крикнул старик, с блаженством подставляющий свое лицо под удары ливня. Стихия моментально подыграла ему, выбросив над лесом еще одно сверкающее копьё.

- Раз, два, три, - успел отсчитать я до оглушающего раската грома.

- Ну вот, а скорость распространения звука - 342 метра в секунду!

- Значит, она бьёт в километре от нас, - удивленно подытожил я результаты своего вычисления.

- Верно, а ветер дует прямо на нас. Так что еще несколько минут, и наковальня Зевса будет прямо над нами.

- Не страшно? - спросил я с заговорщической улыбкой. Сначала мне вспомнилось поведение маминой собачонки, когда за окном грохотал гром. Она, словно потерявшись, ходила по квартире, окидывая пространство перепуганным взглядом, пока совсем не забиралась под кровать. Затем в голове пролетела мысль о монголах, которые тоже боялись грозы. Видимо, у этого народа такой страх отложился в генной памяти. Не удивительно, ведь в их стране сплошные степи, и давным-давно, когда люди еще не знали законов физики и не умели строить надежные дома, грозы вызывали жуткий страх. Ведь негде было укрыться от них. Но мы-то сейчас тоже не укрывались от стихии.

- Ты знаешь, я мог бы разбиться тогда в самолете, однако этого не произошло. Мог бы попасть под машину, когда в приступе горячки ходил по дорогам, после смерти жены. Но за это все время я не получил даже царапины. Ну, а ты, свалившись с пятого этажа, бегаешь тут здоровый по полям, как ни в чем не бывало. Видимо, пока еще не нужны мы им на небесах, братец! - наконец-то он обратил ко мне свой взгляд и с каким-то умилением посмотрел на меня. Слезы дождя омывали его живое лицо, на котором уже не покоилась тень безразличия и безнадеги.

- Ага, эти небесные метатели копья, наверное, недоумевают, почему мы тут расправив грудь, смело смотрим на летящие в нас огненные дротики, - пошутил я. - Сергей Владимирович, может быть, мы с вами - не нормальные?

- Ты знаешь, смотрю я на эту бурю и думаю о мизерности многих бытовых вопросов, которые забирают у нас большую часть жизни. Ведь, тысячи лет назад жили такие же люди, как мы. Да, у них не было машин, самолетов, телефонов, спутников, ничего не было, но они так же, как и мы, любили, мечтали, надеялись, боялись, ненавидели, восхищались, обманывали или отвечали за свои слова, предавали или рисковали собственной жизнью, ради спасения друга. Понимаешь?

- И что с того? - недоумевая, посмотрел я на Сергея Владимировича.

- Мы словно в каком-то замкнутом круге. Из которого можно выбраться, лишь, победив определенные страхи внутри себя.

- Измени себя - и ты изменишь весь мир, так получается?

- Именно, сначала ищущий истину человек подчиняет эмоции чувствам, а затем чувства - своей воле. Вот такие люди способны изменять мир.

- Значит, моей сутью должна стать воля?

- Не совсем так, - повертел головой старик, - суть - есть любовь, я тебе уже намекал об этом. С возрастом ты поймёшь это в полной мере, пока еще рано. Воля - это как раз акт, не позволяющий твоей сути превратиться во что-нибудь другое, кроме любви.

- Вы прямо философ, как и я!

- До тебя мне еще далеко, - шуточным тоном произнес Сергей Владимирович. Я от души рассмеялся. Ливень по-прежнему обильно поливал нас, не жалея воды. Единственное, что изменилось, молнии уже сверкали за нашими спинами, и гром падал не на лес, а на "хатынку", в которой от грозы укрывалась моя милая бабушка, наверное, пытающаяся словить по телевизору канал с более менее нормальным сигналом. Разумеется, она сидела на отремонтированном кресле, пуф которого больше не проваливался.       

Роман "Дневник страха", стр. 70 -74

III.

Стоял великолепный день в самом конце мая. Закончив обычные работы по хозяйству, я вышел на лужайку, прилегавшую к дому, и обратил свой взгляд на виднеющиеся вдалеке зеленые треуголки хвойного леса. То ли на меня так подействовал месяц, проведенный за чертою города, то ли это продолжался процесс моего перерождения, но я каждой клеточкой своего тела почувствовал ликующее дыхание весны. Впервые в жизни я понял, что значит - принять солнечную ванну и напиться теплым ветром.  Внимание стало каким-то сконцентрированным, я детально рассмотрел пестрый травяной ковер под ногами, по которому сновали туда-сюда тысячи мелких букашек, муравьев и прочих микроскопических обитателей этого невидимого нами мира. Я заметил, как солнечные зайчики скользят по зеленым листьям рядом стоящего тополя, вдохнул запах сирени, растущей вдоль забора нашего домика. В этот миг расстроенная скрипка моей души настроилась. Странное чувство овладело моим рассудком, словно у меня в груди  зажегся источник энергии, от которого она струится по всему телу, во всех направлениях. Я сделал глубокий вдох во всю ширину своей немощной груди и побежал. Я бежал быстро, но не чувствовал усталости, мне казалось, что энергия просто вливается в меня из воздуха. Этот майский марафон стал для меня отправной точкой всего моего последующего существования. Бег занял почти час времени и за этот час я сформулировал для себя основные аксиомы своего нынешнего мировоззрения.

Как же я ошибался раньше, думая, что смогу приобрести недостающую себе силу за деньги. Нет, это был самообман. Ты можешь купить себе огромный дворец, шикарный автомобиль, окружить себя охраной, но если ты - кусок гавна, то им и останешься; пусть, даже, тебя поместят в блестящую упаковку с золотым бантом, от этого экскременты не станут пахнуть цветочным лугом. Да, ты можешь провести других, вызывая в них слепое уважение, но себя-то обмануть не получится. По-моему, быть подлецом по отношению к самому себе - один из самых ужасных пороков для человека, потому что лгать себе куда позорнее, чем лгать кому-то. Если же брать мужчину, в частности, то для него трусость настолько же пагубна, как и самообман. Поэтому первые выводы, к которым я пришел, преодолевая впадину луга, заключали в себе такую истину - чтобы быть счастливым, я не должен быть ни трусом, ни подлецом.

Я вбежал в чащу леса, запах хвои и мягкая прохлада тени, возобновили легкость дыхания. Мои мысли добрались до следующих рассуждений. Наличие здорового рассудка и обученного разума не гарантируют тебе успешного выживания в экстремальных ситуациях. Ты можешь четко распознавать причинно-следственные законы материального бытия, и, к примеру, видя летящий к твоему лицу кулак, моментально предугадать следствие - разбитый нос. Но эта скорость мысли не спасет тебя от предугаданного следствия, если страх поработит твою волю и парализует тело. Следовательно, воля должна быть сильнее страха. Теперь вспомним, что говорили спартанцы: "в здоровом теле - здоровый дух".  Друзья, задумайтесь, почему истоки всех самых важных идей были подарены нам эллинами? Основы бытия, формы государственного правления, математика, геометрия, философия и другие науки - все было создано стародавними греками. Даже, золотые правила морали их заслуга, так как именно Платон и Сократ, заговорили о бессмертии души, и результате этого бессмертия - вечном стремлении души к идеалу. Не потому ли, что их сознание четко понимало принцип золотого сечения? Всё в нашей жизни должно быть сбалансировано, поэтому все оболочки нашего существа должны быть развитыми в равной степени.  Мы должны вернуть идею эллинов о гармонии духа и тела. Каждый разумный человек должен стремиться к совершенству всех своих оболочек. Таким образом, я пришел еще к одной аксиоме своего мировоззрения: тело должно быть сильным, воля - максимально свободной, а разум - минимально ограниченным. Просто так, по щучьему велению, этого не достигнуть, необходимо совершенствовать себя изо дня в день. Чтобы быть счастливым надо трудиться.

Оставалось разобраться только с самой главной идеей, которая мучила сознание после моего второго рождения, с того самого момента, когда полуоткрыв глаза в больнице, я увидел заплаканное лицо, склонившейся надо мной мамы. Это - идея о добродетели, в самом обширном понимании слова. Я вам не буду лгать, получив второй шанс, я стал совсем по-другому смотреть на мир. Я чувствую необъяснимую тягу к жизни, хотя думал, что уже никогда мне не будет мил огненный диск солнца, плывущий по бескрайнему небосводу. Я так сильно люблю своих родителей, как никогда прежде не чувствовал этого. Я люблю Полину, но об этом позже. В общем, познав на краю бездны чувства вины, страха, ненависти, я как-то на подсознательном уровне  смог рассмотреть ту пропасть, куда эти чувства ведут нас. И, лишь, волею того же случая, который прежде решил мне преподать сей горький урок, я не упал в эту мертвую пропасть, а смог волшебным образом выбраться и начать новую жизнь. И вот в этой новой жизни я четко понимаю, что любовь есть то, что делает людей счастливыми. Любовь в широком смысле слова, любовь к миру, к жизни, к людям, которые делают твое существование не одиноким. Но тут возникает коварный вопрос: "А как же быть с теми людьми, которые повели себя со мной, как животные, а не как люди?" Я не собираюсь проводить глубокие метафизические рассуждения и доказывать ту точку зрения, которую решил выбрать. Мне так подсказывает голос сердца, а значит, так я и буду вести себя. Я больше никому не позволю посягать на добро и на любовь. Да, я сам никогда не посмею повлиять на свободу воли другого человека, не собираюсь никого винить, и мстить кому бы то ни было. Но в то же время, я не позволю никакому злу посягать на жизнь близких мне людей, ибо тогда какая цена моей добродетели и любви, коли я позволяю уничтожать ее. Нет, поэтому-то я и должен быть сильным, чтоб уметь защитить то, что мне дорого.

Нас веками обманывали, чтобы держать на привязи. Говорили нам, что мы рабы, которым следует подставлять щеки под удары судьбы. Вы не представляете, сколько извергов породило наше терпение. Ведь, угнетающих становится все больше и больше там, где размножаются люди добровольно желающие быть угнетенными. Разве может у нормального человека появиться желание быть рабом? Такое желание присуще только слабым личностям, а что может произойти со слабаком, вы осознали на моем примере. Знаете, даже если взять всю историю человечества, то вы поймете, что наша жизнь становилась свободнее и счастливее по мере укрепления разума, как отдельно взятого человека, так и общественного. Но торжество разума - это, лишь, одна грань силы, при недоразвитости других граней, не достигнуть полноценности силы. Поэтому человек должен быть силен и разумом, и телом, и духом (волей). Если воля человека, крепка как сталь, то он никогда не станет рабом бессмысленных желаний, никогда не позволит бесовскому безумию одолеть себя. Если тело человека, сильно как лавины снега, срывающегося  с горных вершин, то оно может противостоять любому физическому давлению. Если разум человека чист и безбрежен, как воды пятого океана, тогда он не встанет на путь лжи, и не спутает благо со злом. Благо же неразрывно связанно с понятием добродетели, которое не просто возникло, как проявление абстрактной логики разума, а как отображение внутренней потребности человека. Простыми словами благо - это любовь, дружба, доверие, уважение, все те чувства и силы, которые направлены на созидание. И когда человек занят созиданием он получает неимоверное количество положительных эмоций, они-то и наполняют жизнь радостью и счастьем. Но весь наш мир основан на принципе двойственности, и невозможно осознать какое-либо явление без познания его противоположности, поэтому всегда существовали, и будут существовать, люди, желающие чинить зло. К сожалению, от данной патологии некоторых субъектов нам не уйти, соответственно, надо быть готовыми к встрече с ними. И при встрече нельзя позволять этим дефективным людям уничтожать всё хорошее, что дорого нам. Так как это позволил сделать я. Ведь, вы согласитесь, что я разрешил уничтожить и любовь, и дружбу, и доверие, и уважение Полины к себе. Я позволил злу уничтожить добро, позволил ему стать еще сильнее. И оно, впоследствии, чуть было не уничтожило меня самого. Поэтому, вновь повторяюсь, но вы привыкайте, так как эту истину я буду повторять еще множество раз, нам надо быть сильными, сильными для того, чтоб уметь защитить наше Благо. Однако, в то же время не будьте категоричными в своих суждениях, не возводите в абсолют данные понятия. Мир двойственный, и мимолетные психические порывы, вызванные определенными чувствами, могут заставлять, даже, нормальных людей превращаться в дефективных. Разница, лишь, в том, что нормального человека доброе слово выводит из звериного психоза, заставляет его опомниться и вернуться на путь любви и созидания. Если же слово не помогает, а сила зла устремляется на вас, то ваша воля должна быть сильнее воли нападающего, ваше тело должно быть крепче, а разум - острее.

Вот к таким умозаключениям я пришел, а точнее прибежал. Мой утренний марафон закончился. Я стоял у крыльца дома, напоследок обдумывая свои идеи. На самом деле всё оказалось довольно простым. Для того, чтоб быть счастливым, мне нужно отказаться от трусости, подлости и лжи самому себе. Для того, чтоб сделать это, мне нужно заняться ежедневным укреплением тела, воли и разума. Ну, и самое главное, я должен делать счастливыми, как говорит Сергей Владимирович, близких мне людей.

В этот день мне удалось осчастливить, по крайней мере, одного человека - свою бабушку. Я починил ее любимое кресло. Этому велюровому творению пошел второй десяток лет, и доски его основания стали трухлявыми, как на зло, в тех местах, где крепились соединяющие болты. Из-за этого пуф, на который должна была приземляться пятая точка человеческого тела, не редко проваливался. Мне пришлось укрепить распорки новыми дощечками и уже в них закрутить соединяющие болты. В общем, особо не торопясь, следуя примеру своего соседа, я нашел необходимые инструменты и материалы, и починил кресло. На нём бабушка привыкла поздними вечерами смотреть телевизор пред тем как идти спать. Кстати, в каждом доме этого села в глухой глубинке была спутниковая тарелка. Поверьте, даже, в тех домах, хозяйства которых было скудным и порой не хватало средств на покупку какого-нибудь сельскохозяйственного инвентаря. Зато, круглая тарелка цвета молока смотрела с крыши в небо. А как же, в наш век информации, непростительно быть отрезанными от мира пещерными людьми. Для успокоения собственной совести я решил испытать отремонтированное мебельное изделие.  Кстати, кресла появились еще в Древнем Египте, однако они были жесткими, а вот обтягивать кресла мехами животных для большего удобства стали древние римляне. В общем, я, как древний римлянин, умастился в комфортабельное кресло, опустив руки на мягкие подлокотники. Разница между мной и Ромулом была только в том, что у меня в руке был пульт от телевизора, и кроме того, я мог воспользоваться сигналами спутниковой антенны, что я и сделал. Но к моему удивлению, каналы транслировались с существенными помехами. Это моментально вызвало подозрение, и я направился на улицу, чтоб проверить исправность тарелки.        

Роман "Дневник страха", стр. 64 - 69

Видимо, два с половиной дня общего труда пробудили в Сергее Владимировиче доверие ко мне, и он соизволил  заговорить. Хотя, скорее, основной причиной, развязавшей ему язык, стал совершенно случайный инцидент. До этого, я всегда свой стул ставил со стороны его левой руки, а в этот раз умастился справа от него, таким образом, что он своим боковым зрением скользил по левому полушарию моего лица.

- Откуда у тебя такой огромный шрам? - он спросил вполголоса, медленно отчеканивая слова. Наконец-то его взгляд был направлен на меня, он с ужасом рассматривал красную змейку в полсантиметра шириной, соединяющую мой висок с подбородком. Как он раньше не замечал ее? Неужели он до такой степени не обращал на меня внимания? Впрочем, неважно. Получилось просто замечательно, что я умудрился в этот день поставить стул с другой стороны.           

 - Упал, - мои губы искривились в какой-то грустной ухмылке.

- С чердака? - вопросительно посмотрел седой старец, при этом, не шевельнув ни единой жилкой на лице, и в его интонации тоже не произошло никаких изменений.

- Хуже, - я выждал театральную паузу и продолжил, - выпал с окна квартиры пятого этажа.

- Окна мыл? - если бы старик задал этот вопрос с улыбкой и тоном удивления, я бы мог подумать, что он шутит, но его  облик по-прежнему оставался каким-то отрешенным не только от юмора, но и в целом от мира.

- Нет, - глубоко вздохнул я, вспоминая момент своего безумия. Мне показалось даже, что далекие отголоски той лихорадки начали доноситься из архивов моей памяти. Я сделал еще один глубокий вдох, словно гася жар нарастающий внутри. Наверное, старик заметил отражение ужаса в моих глазах, и решил больше не задавать вопросов. Он медленно вернул свою голову в привычное положение, вновь уставившись безразличным взглядом на пасущихся в поле разноцветных коров. Стадо и впрямь могло похвастаться цветовой гаммой. Кроме стандартного набора черных и белых окрасок, соединенных в различных комбинациях, были и коричневые, и золотистые, и даже практически оранжевые коровы, во всяком случае, так казалось в разлившемся солнечном сиянии. Однако, фиолетовых "милок "точно не было. Я понял, что для продолжения беседы мне придется самому изложить историю своего падения и открыться своему апатичному товарищу.

- Я сам выпрыгнул из окна.

- Самоубийца значит, - старик вернул мне свой взгляд. Наконец-то, я в нем увидел ожившую скорбь.

- Тогда наступил такой момент моего существования, когда я опротивел самому себе, и не мог больше смотреть в глаза близким. Жизнь казалась мне никчемной и бессмысленной, - я пытался объяснить причину, скрыв ладонью глаза и массажируя пальцами свои брови, помогая, таким образом, мыслительному процессу.

- Ой, дурак, - Сергей Владимирович повертел головой, не набирая широкой амплитуды движений. 

- Как и все будете грехом великим страшить? Мучения в аду пророчить? - я убрал руку  от лица и засверкал дразнящей улыбкой.

- Это здесь не причем. Дурак, потому что родителей своих не пожалел. Если бы ты только знал, что значит, увидеть смерть своего ребенка, - Сергей Владимирович склонил седую голову и, сняв свою потертую кепку, сдавил в кулаке клочья волос. Теперь скорбь, которая уже перегорела однажды в его сердце, превратившись в еле тлеющие угольки, вновь вспыхнула пламенем на несколько секунд. - Адом говоришь, пугаю? Да, я лучше бы выбрал ад, чем ту боль, которую пережил здесь, на земле. Он забрал у меня всё... Всё, что я любил, всё, ради чего жил.

- Кто? - не понимая своего седого напарника-пастуха, переспросил я.

- Бог, - тайным шепотом ответил старик, а его лицо вновь приняло беспристрастный вид, который не отражает ни малейшего лучика эмоций.

 - Так вы все-таки в него верите?

- У меня нет другого выбора. Больше мне уже не во что верить. Я их очень люблю, и ради встречи с ними готов даже простить ему этот спектакль, в котором так много ненужных страданий.

- Что случилось с вашей семьей? - поинтересовался я. Пока старик окунулся в горестные воспоминания, подготавливая ответ, я поразмышлял над понятием веры. Ведь, правда, странно устроена жизнь? Пока ты еще молод, ты не задумываешься над вопросами бытия, ты полон любви, сил и энергии для того, чтоб создавать свой собственный мир. Но чем ближе ты приближаешься к звёздным вратам, тем больше ты понимаешь, что нуждаешься в более глубоком смысле своего существования, более безграничной надежде. Эта врожденная потребность человеческой души, которая ищет эту надежду на протяжении тысячелетий.

- Сын с невесткой и внуками погибли в авиакатастрофе, возвращались с далеких экзотических островов. Решили отметить день рождение невестки на берегу Тихого океана. Мы с женой не присоединились к ним только из-за того, что у нее сильно подскочило давление за несколько дней до полета. Пришлось сдать билеты и остаться дома. Если бы мы знали, что их смерть неотвратима, то никогда бы не сдали эти чертовы билеты. Лучше уж вместе с ними...

- А что с вашей женой?

- Она смогла пережить смерть сына всего лишь на три месяца. Затем - инсульт...

- Да уж, - вздохнул я, выражая свое соболезнование. В принципе, каждый день в мире умирает порядка ста пятидесяти тысяч человек, и это лишь сухая статистика для нас, пока в эту цифру не попадают близкие нам люди.  В одной из своих гениальных песен Виктор Цой пел:

Завтра кто-то утром в постели

Поймет, что болен неизлечимо,

Кто-то, выйдя из дома, попадет под машину.

Завтра где-то в одной из больниц

Дрогнет рука молодого хирурга,

Кто-то в лесу нарвется на мину.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

Ночью над нами пролетел самолет,

Завтра он упадет в океан,

Погибнут все пассажиры.

Завтра где-то, кто знает где?

Война, эпидемия, снежный буран,

Космоса черные дыры...

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

Интересно, что Витя имел в виду, советуя нам, следить за собой?

- Ты знаешь, - продолжил Сергей Владимирович, - она меня очень любила, но сына она любила гораздо сильнее. Каждый день после проклятой авиакатастрофы она вечерами плакала, и эти слезы были для моего, и без того измученного,  сознания соляной кислотой. - Он сделал небольшую паузу, с укором посмотрел на меня и добавил: - А ты, дурак, хотел такую жизнь устроить своей маме. Хотя, наверное, она и так пролила не мало слез, пока твоя безмозглая башка заживала на больничной койке.

- Ведь, все равно смерть неизбежна. В вашем случае, сын погиб не по конкретно чьей-то вине, и вы остались одиноким человеком, просто доживающим уже ненужную вам жизнь. В чем тогда смысл этой самой жизни?

- Не прав ты, дорогой. Смысл он как раз во всём!

- А конкретнее?

- Смысл в том, чтоб делать себя и людей счастливыми. И эти два акта неразрывно связаны между собой, ибо если ты делаешь счастливым ближнего своего, ты и сам будешь счастлив. А если ты несчастен - то вряд ли сможешь сделать кого-нибудь счастливым. Каждый может предложить только то, что имеет сам. Ты своими поступками сделал кого-нибудь счастливым?

Я задумался, ничего не отвечая, затем шмыгнул носом и сжал скулы, чтобы сдержать слезы, застывшие в глазах. Еще мгновение, и я уже сомкнул глаза, склонив голову к груди. Мне было больно. Вновь, совесть начала душить меня. Я размышлял над тем, кого я на самом деле сделал счастливым. И оказалось, что - никого. Конечно, родители любили меня, и я входил в понятие их счастья, но это было их заслугой, было актом их воли. Что же для их счастья делал я своими волевыми поступками? Выпрыгнул из окна? Осчастливил, конечно! Кого я любил, кроме себя? Полину? Так любил, что спокойно наблюдал за тем, как над ней издеваются! "Сука!" - сквозь зубы прошипел я самому себе, и еще сильнее сдавил веки глаз, которые из последних сил сдерживали слезы, поэтому были полностью промокшими. Мне было ужасно стыдно за то, каким я был эгоистом. Но приятное чувство постепенно вытесняло боль. Это чувство было связанно с желанием исправиться и с верой в то, что у меня получится.

- Ты знаешь, я вспоминаю своего сына в молодости, когда у него еще не было семьи. Как он равнодушно относился к чужим детям. Я, даже, представить себе не мог, как он поменяется, когда будет держать на руках своего ребенка. В тот момент из его глаз лилась музыка, это была какая-то космическая симфония. Симфония любви, симфония торжества человеческой души! Я слушал ее не ушами, а каждой клеточкой своего тела. Если бы меня спросили о самом счастливом моменте в моей жизни, то я бы ответил, что их было множество, но все они были связаны с моими любимыми людьми. Я уверен, что ты еще узнаешь эти чувства.

- Надеюсь, - на моём лице проскользнула почти незаметная улыбка, самыми уголками губ.

- Вот ты думаешь, что я обреченный старик, которому ничего не остается, кроме как доживать свою одинокую жизнь? - он посмотрел на меня ожившим взглядом, в котором я в первый раз за эти три дня наблюдения смог  заметить искру надежды. - Я, просто, человек, - он сказал это слово такой снисходительной интонацией, как будто этому разумнейшему существу на нашей планете позволено быть слабым, - которому потребовался отдых. Ты знаешь, - он часто люби повторять "ты знаешь", - время на самом деле лечит. Прошло два с половиной года, и я уже не пускаю слезу, когда вспоминаю о своей любимой семье. Первоначальный гнев на судьбу полностью рассеялся. Скорбь превратилась в какую-то милую грусть по вечности, той вечности, в которой я встречусь с ними. Жизнь стала размеренной и наполнилась спокойствием. Но в последнее время, я все чаще замечаю, что тяга к движению вновь просыпается во мне. Я начинаю получать удовольствие от совместной сельской работы, например, когда помогаю твоей бабушке заготавливать на зиму дрова, либо когда ремонтирую водные насосы соседям по улице, либо когда еду в районный центр на своей машине, чтобы купить кому-то необходимых лекарств. Я живу, поэтому могу продолжать делать людей счастливыми.

- Это здорово, - я с восхищением взглянул на него.

- Ты знаешь, я доволен нашей беседой, каждый дал друг другу некую пищу для размышления. - Он замолчал, посмотрел куда-то вдаль на облака, а потом сделал еще одно важное умозаключение. - Надо жить и получать от этого удовольствие до последней секунды.

- Пока судья не свистнет в свисток, ознаменовав тем самым завершение матча?

- Хорошая метафора, - улыбнулся старик. - Представь, что если бы ты был футболистом, и знал, что ты играешь свою последнюю игру в финале турнира. Как бы ты ее отыграл?

- Выложился бы по полной.

- Ну, а какое бы у тебя было настроение?

- Я бы получал удовольствие от каждого мгновения.

- Ты бы хотел поднять кубок над головою, даже, зная, что ты уже никогда не сыграешь?

- Даже, еще больше, чем, если была бы возможность реванша.

- Вот так надо и жить. Только при этом еще не забывать, что в жизни является наибольшим удовольствием.

- Делать близких тебе людей счастливыми? 

- Именно! - одобрительно кивнул головой Сергей Владимирович.

Я поднялся на ноги довольный тем, что долгожданная беседа не просто состоялась, а подарила мне столько важных идей. У меня начиналась новая жизнь, и я хотел сформулировать для себя основные ценности на самом старте, чтоб впоследствии четко следовать к финишу, соблюдая эти ценности и не поддаваясь влиянию безумных идей.

Роман "Дневник страха", стр. 59 - 63

II.

"Надо было надеть кроссовки": - думал я, смотря на полностью промокшие резиновые тапки и ступни ног, усыпанные каплями холодной росы. В семь утра трава на поле был мокрая, как будто после дождя, а золотой диск солнца, недавно появившийся над лесополосой, ограждающей поле с одной из сторон, пока еще не согревал замерзших ног. С той стороны, где поле отрезала дорога, на удивление не песчаная, а вымощенная брусчаткой, нес караул Сергей Владимирович.  Он уселся на раскладном стульчике, алюминиевые ножки которого расходятся буквой "Х" и натягивают брезент, гипнотизируя коров своим беспристрастным взглядом. Я же занял позицию с другой стороны, в метрах трехстах от него, на воображаемой границе нашего пастбища, так как за моей спиной травяной ковер простилался на несколько километров, сливаясь где-то там вдали с небесным горизонтом. Я тоже уселся на раскладной стульчик. По правую руку от меня протекала не широкая речушка, однако не такая уж мелководная, поэтому ее не было возможности перейти вброд, тем более коровам. Для них эта мутно-зеленая речка спустя несколько часов стала желанным водопоем, к которому они устремлялись небольшими группировками по очереди. Не знаю, почему именно мне досталась сторона поля, не ограничивающаяся никаким природным препятствием, но сидел на стульчике  я намного меньше, чем мой напарник-пастух. Каждая вторая буренка так и норовила отбиться от стада, устремляясь в погоню за несбыточной мечтой: пастбищем с более вкусной травой, огромными деревьями создающими тень, у подножья которых еще и можно поваляться на мягком сене. И устремлялись они как раз навстречу горизонту, незаконно пересекая воображаемую границу пастбища, охраняемую мною. Позволить же стаду растянуться в длиннющую полосу я не мог, за коровами следить было легче, когда они кучковались в контролируемом нами квадрате со стороною в триста метров. Вот и бегал я за ними с ореховым прутом в руках, возвращая их в заданный сектор этого живописного поля. Правда, прут использовать, практически, не доводилось. Коровы боялись меня, несмотря на то, что я не обладал богатырским телосложением, и, учуяв мое приближение, поспешно удирали в противоположном направлении. Я же для увеселения самого себя кричал им вдогонку "цаб-цабе, цаб-цабе", вспоминая комическое выражение лица Никулина, погонявшего баранов в фильме "Кавказская пленница".

Мы привели на поле тридцать коров, собранных со всех домов восточной части нашего села, и увести обратно должны были ровно такое же количество. Каждая семья пасла стадо ровно столько дней, сколько коров принадлежащих ей находилось в этом стаде. У бабушки было две коровы, и одна -  у Сергея Владимировича, таким образом, наша смена припадала на три дня через двадцать семь. Такое разделение труда было на руку всем, так как высвобождалось огромное количество времени. Кстати, в этом селе многие вопросы решались сообща, всё делали своими силами. Поэтому каждый готов был помочь другому тем, чем мог. 

Солнце уже высоко подпрыгнуло над верхушками деревьев лиственного леса.  К половине десятого утра трава на поле была сухая, а черные резиновые лапти на моих ногах стали горячими. Наблюдая за силуэтом своего напарника, голову которого защищал от солнечного удара старенький американский блейзер, я подумал о том, почему бабушка мне не посоветовала взять с собою кепку. Пришлось применять смекалку. Я снял с себя оранжевую футболку и обмотал ее вокруг головы, сделав упрощенное подобие тюрбана.

Время ползло улиткой по стеклу. Легкий теплый ветерок, напевал одну и ту же мелодию. Перемещения коров на поле, особо не изменяли общей картины. Никаких посторонних звуков, кроме редкого покрякивания уток, доносящееся со стороны речки, никаких мельтешащих предметов, кроме летающих в воздухе пчел. Слышно, даже, как коровы щиплют траву. Да, время замедляется настолько, что тебе начинает казаться, будто, его через чур много. Некуда торопиться. Знаете, забегая вперед, скажу, что самый большой вклад, которой внесла в развитие моего характера сельская жизнь - это терпимость. Я научился терпеть, не нервируя свою психику спешкой. Раньше в городе мне всегда казалось, что я куда-то не успеваю. Надо было всегда быть первым там, где не требовалось. Вся жизнь, словно гонка за чем-то, чего никогда не догонишь. Подавай всего и сразу - вот девиз большинства молодёжи, не понимающей, что зерну, брошенному в землю, нужно время на то, чтобы взрасти. Терпение - это один из важнейших учителей воли. И его уроки для меня начались именно на этом пастбище.

По мере того, как солнце подходило к зениту, коровы всё меньше подвергались хаотичному движению. Многие уже развалились на траве, устав носить налившиеся молоком вымя. Я решил, что не так опасно теперь оставить свой пост и направиться к Сергею Владимировичу, чтоб ближе с ним познакомиться. До этого я, лишь, мельком его видел в соседнем дворе. Мне хотелось больше узнать об этом странном человеке. Он совсем не был похож на крестьянина. Его уверенная, даже по-городски надменная походка, манера красиво говорить, не злоупотребляя местным суржиком, современный импортный автомобиль стоявший на улице возле ворот его дома, говорили о том, что он случайный гость этого царства природы и физического труда, однако задержавшийся тут надолго.                    

Я поставил свой стульчик рядом с его и молча уселся. Сергей Владимирович медленно повернул ко мне свое лицо, приветливо улыбнулся и, не проронив ни единого  слова, вновь вернул голову в прежнее положение созерцания ярко-зеленого пастбища.  У него были очень густые усы и борода уже седого, но пока еще не побелевшего цвета. Такого же пепельного оттенка были концы волос, торчащие небрежно из-под кепки. Я не знал его точного возраста, но мне казалось, что цифра перевалила отметку в шестьдесят, как минимум, несколько лет назад. Лицо было круглой формы, не слишком толстое, но и не худое. Я бы сказал, в меру упитанное. На удивление волосы не были редкими и сухими, как у стариков. Во всяком случае, борода и усы казались не просто густыми, а какими-то шелковистыми и мягкими, словно он их смазывал по утрам подсолнечным маслом. Морщин на загоревшей коже тоже особенно не было заметно, лишь, на лбу, когда он слегка хмурил брови, стараясь разглядеть что-то вдалеке. Он имел большой нос, про какие говорят: "картошкой". Однако, такой овощной нос совсем не портил портрета, так как его широкому лицу и большим, выразительным глазам не подошел бы тонкий, острый носик. Когда он улыбался, то от основания носа к щекам расходились небольшие складки, которые придавали его облику некое детское умиление. Но основным достоянием лица, конечно же, были круглые, выразительные глаза темно-зеленого цвета. Жаль, что они стали какими-то потухшими. Они не сверкали изумрудным отблеском, не излучали жизненного восторга и радости. Мне кажется, что у царя Соломона было такое же выражение глаз в тот момент, когда он снимал свой перстень и читал надпись, выгравированную на его внутренней стороне: "Всё пройдёт!" В этих глазах можно было разглядеть, лишь, тень огромной скорби, с которой человек смирился и больше не надеялся на чудо.

Я не стал инициатором разговора, поэтому мы, молча, просидели еще двадцать минут, а потом он только сказал, что пришло время коров вести в село, направив меня к противоположной границе нашего пастбища, чтоб я гнал их с тыла. В промежутке с часу до трех дня коров загоняли в хлев. У нас было время пообедать и переждать самый солнцепёк в прохладном помещении. После обеда мы по-прежнему заняли позиции на разных краях пастбища, один из нас вновь больше сидел, а другой - носился по полю за непослушными коровами, вращая ореховый прутик в руках, будто боевую палку ниндзя. К вечеру, когда коровы устали нарушать невидимые границы пастбища, я опять вторгся со своим стулом в зону комфорта Сергея Владимировича. Но мы по-прежнему просидели, словно незнакомые люди на рядом стоящих сиденьях в общественном транспорте.  Я обратил внимание на обручальное кольцо на его безымянном пальце. Странно, бабушка говорила, что к нему никогда никто не приезжал в гости, да и сам он за эти два с половиной года не покидал пределов села. Также сильно бросалось в глаза его крайняя размеренность, порой, напоминавшая медлительность. Однако, это именно была своего рода размеренность, будто он сошел с несущейся электрички на случайной станции, не добравшись до пункта назначения, и умышленно пропускает следующие рейсы. Ему некуда спешить, это было его осознанное решение покинуть вагон, и больше в него не возвращаться. 

Второй день нашего совместного дежурства был как брат-близнец первого. Совершенно никаких отличий. Говорят, что нет ни одного повторяющегося дня в жизни. Может быть, количество полос на пчелах, которые летали в поле, было иным, может быть, в этот раз утки на реке накрякивали иной мотив, а нарушали границы пастбища другие коровы, но общая сюжетная нить этого дня, была такого же цвета, такой же длины, и с узелками в точно тех же местах. Знаете, какое главное отличие узрел для себя я? Время стало тянуться еще дольше. Мы с Сергеем Владимировичем по-прежнему не превратились в  приятных собеседников. Но в этот день я начал больше присматриваться к его повадкам. Я заметил, с каким интересом он рассматривал в руке черного жука, которого выловил в траве у своих ног, как подбросил его в небо и наблюдал за дальнейшими действиями насекомого. Жук же взлетев по инерции на несколько метров вверх, по-прежнему  сохранял спокойствие, но когда сила притяжения потянула его к земле и он угольным камнем начал пикировать вниз, его крылья ожили и запорхали в воздухе, буквально, на расстоянии вытянутой руки от зеленого ковра. Это упитанное насекомое стремительно полетело в сторону реки, не поднимаясь высоко в небо. Тень улыбки пробежала по моему лицу. Это было какое-то чувство гордости за никчемного жука, который, в отличие от нас, мог похвастаться свободой полёта. Но лицо Сергея Владимировича не отображало ни единой эмоции, будто ему не было никакого дела до этого жука. Зачем же он его рассматривал, зачем подбросил над головой? Нет, он всё же восхищался природой, но видимо глубокая сердечная рана, ни на секунду не позволяла ему превратиться в мечтателя. Что могло убить надежду в человеке? Вот какой вопрос начал интересовать меня и я с нетерпением ждал, когда мы начнем беседовать, но заговорить первым почему-то не решался. Сам не знаю, почему.

Роман "Дневник страха", стр. 51 - 58

Глава третья.

Есть нечто более сильное, чем все на свете войска: это идея, время которой пришло.

                                                               Виктор Гюго

I.

Я распахнул входную дверь дома, стены которого были, видимо, выложены из камней и глины, так как на меня хлынул поток, уже прожаренного, ветра, дав почувствовать резкий перепад температуры между воздухом, находящимся внутри этой "хатынки" и снаружи. Не знаю, что именно испугало гуся ходившего рядом с верандой, может быть, мои трусы тёмно-красного цвета, но он рванул в направлении полураспахнутых ворот большого, но захламленного всяким сельскохозяйственным инвентарем, двора. Задрав свой ярко-оранжевый клюв и выпучив серую грудь, гусь не проронив ни единого звука выкатился на улицу, моментально затерявшись в беспорядочном движении кур, носившихся вдоль забора и беспрестанно кудахтавших.

- Бабуля! - Крикнул я, отмахиваясь рукой от большого шмеля, пролетевшего над моей растрепанной после сна головой.

- Доброго ранку! Як спалось? - из коровника вышла низкая и полная пожилая женщина, держа в руках вилы. Лучи солнца играли в ее, до сих пор не седых, волосах, аккуратно собранных в пучок на затылке. Синий халат прекрасно гармонировал с  голубыми глазами, которые излучали молодость и какую-то страстную тягу к жизни. Многое уже говорило об ее возрасте: раздавшееся в стороны тело, слегка сгорбленная спина, дряблая кожа рук, железная улыбка золотистого цвета, но только не глаза.

- Спал, как мертвый, ни разу за ночь не проснулся. Хотя, в последнее время у меня в городе были не спокойные ночи.

- Нэвжэ даже пивнив не чув? - быстро проговорила бабушка, проглатывая окончания некоторых слов. Она все делала очень быстро, даже разговаривала торопясь.

- А что они сегодня кричали громче обычного?

- С пятои до сьомои ранку писни спивалы на честь твого приезда. Ну, гляди, завтра тебя сама приду будить о шостий ранку, раз пивни твоему сну не заважають.

- Зачем так рано?

- Пидэш замисть мэнэ корив пасти разом з Сергеем Владимировичем.

- Это который наш новый сосед?

- Для кого-то, может быть, - новый. Ты колы в останний раз приезжав?

- Три года назад.

- Ну, а Сергей Владимирович, поди, два з лышком года назад купыв дом у детей Захаривны. Царство ей небесное. С тех пор у всьому мэни допомогае, - сделала недолгую паузу бабушка после своей очередной скороговорки. - Четыре дня подряд пасти будем.

- Да, - ухмыльнувшись, я покачал головой, - никогда ты не любила этого занятия. Помню, еще с детства, как деда со мной на поле отправляла.

- Кто-кто, а дед твой любыв корив пасти, - как то мило и одновременно грустно улыбнулась бабушка, а в ее глазах отразились какие-то далекие пространства, в которых ее дожидался, любящий муж.

- А что у нас на завтрак? - я вывел из забвения растрогавшуюся женщину вопросом, из-за которого, в принципе, высунул нос из дому.

- Пасха на печи, - бабуля указала пальцем в направлении небольшого строения кухни, но с огромным дымоходом, - на столи кастрюлька с гречаной кашею и котлетками, а кувшин с молоком в холодильнике, у доми.

- Спасибо, - радостно ответил я, поглаживая рукой свой голый живот.

- Смачного, - ласково произнесла бабушка и скрылась в коровнике, вернувшись к своему занятию по очистке его от навоза, который за ночь оставили после себя буренки.

Я доедал большой кусок желтой пасхи, очень плотной и сытной. Сколько домашних яиц на нее ушло, кроме бабушки, одному Богу известно. В этом селе практически все крестьяне пекли пасхи не только непосредственно на праздник, но и в последующий за ним месяц. Я заметил, что куском пасхи и парным молоком легко наедаешься. Кстати, молоко это отличалось от магазинного не только своими вкусовыми качествами, но и эффектом воздействия на организм. Оно не проходило термической обработки, поэтому не теряло своих витаминов и полезных микроэлементов, однако, в то же время, не теряло оно и сотни бактерий, которые заметно ускоряли работу кишечника.

До своих тринадцати лет, я проводил каждое лето в этом селе. Затем по мере моего взросления частота визитов начала сокращаться, дойдя до того, что я приезжал раз в три года, к тому же, всего на несколько дней. С днем рождения и с восьмым марта я поздравлял бабушку по телефону, не замечая того, как светятся ее глаза в те редкие дни, когда я, всё таки, являлся с визитом. Видимо, так уж мы устроены, что думаем, в первую очередь, только о себе, а потом уже обо всех других. И если с раннего детства не было должного воспитания, направленного на укрепление воли, ограничение своих желаний и соблюдение четкой дисциплины, тогда разросшуюся эгоистическую опухоль может устранить только какой-то кардинальный перелом в психике, подобный тому, который испытал я. 

- Наився? - в кухню вошла бабушка.

- Ага, спасибо, - я подтвердил свои слова, уверенным взглядом сытых глаз.

- Может ще пасочки? - с каким-то удовольствием спросила бабушка.

- Нет, нет, хватит, - помахал я перед собой руками.

- Ну что, я буду обид готуваты, а ты накорми свиней. Или може, ты передумал про свое вчерашне бажання работать з ранку до вечора?

- Трудиться, трудиться и еще раз трудиться! - встал я со стула и надел на себя футболку, валявшуюся на подоконнике.

- Спустишься в жомовую яму, наберешь ведро буряка. Ведро с вареной картошкой стоит биля сараю, надо буде ее растолочь, затем змишать с бурячным жомом и добавить помеленной кукурузы. Трохы ще водички дольешь. - дала наставление бабушка, как обычно, на суржике. Когда ее слушаю, вспоминаю добрый советский фильм "Большая перемена", в котором учитель истории на уроке говорит Фукину, чтоб тот на родном языке разговаривал, на что Отто ему заявляет: "Нестор Петрович, батько русский, мама з Украины!" В общем, я никогда не понимал тех людей, которые сеют вражду на почве языка, либо религии, либо национальности. Безусловно, разнообразие культур, языков и расовые отличия должны быть, но при этом всем нашем разнообразии, каждое сообщество, как и отдельный индивид, должны понимать, что мы все являемся частью одного целого мира, что уважение человеческой личности, как таковой - это есть наилучший путь развития общества. Но нырнув в озеро этой идеи, можно сразу же наткнуться на подводный камень . А как же относится к тем, кто не уважает в тебе этой самой личности, более того, готовым причинить ей вред? С этим мы разберемся по мере продвижения к финалу моей истории.

Выйдя во двор, я взял ведро с лопатой и направился к жомовой яме. Напрасно я не снял лапти перед тем, как спускаться по деревянной лестнице вниз, так как серая вязкая масса перемолотой свеклы набрала в себя влаги и не была полностью утрамбована. Поэтому я провалился в нее на несколько сантиметров выше щиколоток, вследствие чего мне пришлось еще раз спуститься за лаптями, после того как я доставил наверх ведро перемолотой свеклы.

Свиньи радостно хрюкали, жадно поглощая приготовленное месиво из картошки, свеклы и кукурузы. В их свинарнике стояла неимоверная вонь, которая подсказывала мне, что скоро дойдет и моя очередь до чистки этого удушающего места, где кормят просто на убой. Свиньи едят, спят, играют со своими побратимами в игры, бегают друг за другом по кругу, почесывая пятаками друг дружке бока. В общем, живут полноценной жизнью, не зная никаких проблем. Мне даже кажется, что они способны любить себе подобных. Как-то раз я видел, как нежно свинья смотрела на своего новорожденного поросенка. Не верите? Ну, а собаки способны любить? Вы когда-нибудь видели, как собака встречает своего хозяина после разлуки (даже, короткой), бегая вокруг него и вращая торчащим вверх хвостом? То есть, что получается - животные, как и мы, едят, спят, развлекаются, любят. В чем же отличие? Нет, не в труде, кони тоже пашут так, что мыло с боков бежит!  Разум и воля - вот они отличия! Разум - это способность анализировать полученный опыт и мыслить абстрактно, создавая при этом систему понятий, для накопления и передачи полученного опыта. Воля - это способность принимать решения на основании суждений разума и действовать в соответствии с этими решениями, не отступая от них под гнетом чувств, желаний, инстинктов. Чем сильнее развиты эти способности у человека, тем более могущественным он становится. Но тут, опять-таки, есть один нюанс, который заключается в направленности вектора силы этого могучего человека.  Куда направлена сила: на созидание или на разрушение? Ведь, если человек с такими задатками не принимает законы добра, то он может принести огромное количество бед обществу. Самые опасные злодеи не те, которые действуют в состоянии аффекта либо страха, самые опасные те, у которых стальной характер и сильно-развитое аналитическое мышление. Касательно добра, то это не выдуманное понятие с целью держать людей в повиновении. В первую очередь, это естественная врожденная потребность человеческой души. Во вторую, это закон, к которому пришел чистый разум, анализируя свой многовековой опыт. Человек не может быть один, ему нужно кого-то любить, кому-то доверять, кого-то уважать, кого-то воспитывать. Это всё силы созидания, которые присущи человеку от природы. Человек, который развиваясь, не утратил чистоты разума, понимает неизбежность целостности мира. Но к нашему большому сожалению, также существует неизбежность патологических отклонений и утраты некоторыми индивидами чистоты разума.

- Впорався? - спросила бабушка, чистя рыбу на столе, который стоял рядом с летней кухней под навесом из шифера.

- Свиньи - сыты, кони - запряжены, - пошутил я, направляюсь на огород, чтоб из шланга омыть свои ноги и лапти. - Что дальше мне делать?

- Поедешь зараз мишок травы нарвэш для кролив.

- Куда ехать-то? - крикнул я с огорода, ополаскивая свои ноги холодной водой из колодца.

- Ще не забув, где дом моих батькив находится?

- Найду, - вернулся я во двор и встал на плитке у крыльца, в месте, где не падала тень. Я хотел, чтоб резиновые лапти стали сухими и к ним не прилипал песок. - А мешок где взять?

- В сарае пошукай.

- И веревка нужна, чтоб к багажнику велосипеда потом мешок с травой можно было привязать, - сам себе под нос пробурчал я.

- Там скризь все травою поросло. И подвирья, и огород. Так что нэ лыше на один мишок выстачить.

Велосипед уносил меня по песчаной дороге в соседнее село. А знаете ли вы что такое песчаная дорога в Богом забытом селе? Это задубевший песок с ужасно неровной волнообразной поверхностью, испещренной мелкими камнями. Учитывая тот факт, что ехал я на велосипеде, который еще принадлежал моему деду, то вы сможете догадаться, что системы амортизации, которой обладают современные горные велосипеды, он не имел. Дом моих, уже покойных, прабабушки и прадедушки находился в соседнем, таком же маленьком, селе. И полчаса езды по этой идеально не ровной дороге не столько запомнились мышцам ног, сколько - обеим ягодицам. Женщины, которые хотят похудеть, либо уберечь свои попки от целлюлита - забудьте вы о тренажерах с названием "тысяча пальчиков", а лучше купите велосипед и катайтесь на нем по таким же волнообразным  дорогам. 

В доме уже давно не жили люди. И участок улицы перед забором двора, и сам двор, и огород были одним сплошным зеленым озером из травы. Кстати, пока я ехал по улице этого села, то повстречал еще парочку таких заброшенных домов с покошенными крышами и облезшими дверьми. Село потихоньку вымирало. Оставив велосипед у ворот, я зашел во двор и осмотрелся. Среди густого ковра травы было неимоверно огромное количество одуванчиков и это меня порадовало. Ведь, с детства я знал, что, во-первых, их очень легко рвать, а, во-вторых, их любят кролики. Я с неподдельным энтузиазмом принялся за работу, оставляя за собою небольшие снопа травы. Причиной моего первого ненамеренного перекура стало какое-то летающее насекомое, укусившее меня в плечо. Мгновенно появилось красное напухшее пятно, похожее на такое же, как после прививки на манту. Посочувствовав себе немного, я продолжил рвать траву. Причиной второй остановки стал небольшой кустик крапивы, скрывавшийся между других растений. Кисть правой руки получила резкий ожог. Я разжал ладонь, выронив крапиву и прочую траву, и резко отдернул руку к себе. Со своей городской жизнью я напрочь забыл, что такое волдыри от крапивы, но теперь не просто вспомнил, а ощутил всю полноту эмоций от этого явления. Когда дед был живой, он не только мог крапиву рвать голыми руками, но и есть ее, а бабушка до сих пор может спокойно по такой колючей стерни босиком ходить, которой бы я себе исколол ступни до крови.

Я вернулся в дом к бабушке с полным мешком травы, покрасневшими руками и отбитой попой, но с чертовски приятным ощущением от того, что выполнил порученное задание. Я гордился собой потому, что не проклятое насекомое, ни кислотная крапива, ни паук, пробежавший по моей руке, покидая кусок земли вырванный вместе с сорняками, не заставили меня сдаться и уехать с полупустым мешком. Я приехал с набитым до краев мешком. Кто-то может сказать: "подумаешь подвиг!". Не обращайте внимание на таких пустословов, а помните, что любое великое восхождение начинается с простого шага.

В этот день мне еще довелось набрать ведрами из колодца двух-кубовый бак воды, вновь покормить свиней и полить из шланга огород размером в полтора гектара. Спать я лег рано и спал очень крепко.