Триумфальная арка

Жить легче, когда есть план, пусть даже самый простой и банальный. К примеру, купить холодильник, автомобиль или сыграть свадьбу. И тут  ты уже начинаешь разбивать свой основной пункт плана на подпункты, которые обдумываешь со студенческим задором. Какой же это будет холодильник: двухкамерный или трёхкамерный, белый, как слоновая кость, или черный, как жемчуг, который поднимают со дна Тихого океана у острова Таити, с сенсорным экраном или со встроенным винным шкафом, где можно хранить для особо важного события бутылку какого-нибудь изысканного вина из Бургундии? Далее ты откладываешь требующиеся средства на приобретение объекта, который указан жирным шрифтом в твоем плане. И вот свершилось! Тебе привозят это последнее чудо техники, на дисплее которого ты не только можешь установить специальную температуру для каждой камеры, но и оставить напоминание о том, что через неделю состоится долгожданный ужин с ее родителями. И всю неделю ты доволен, ты готовишь презентацию своего чудо-холодильника для будущего тестя и тещи. Это все является также частью того самого плана, с которым тебе легче живется. Наконец-то, неделя прошла, ужин состоялся, а ты получил удовлетворение от того, что выполнил этот пункт своего плана. Что дальше? Тебе нужен следующий пункт. Конечно, иначе нельзя, ведь должен же быть хоть какой-то смысл твоего великого существования! И ты решаешь, что теперь, путешествуя по разным городам нашей вращающейся планеты, будешь покупать магниты с изображением мест, которые ты удостоил своим визитом. Тем более что место для всех этих магнитиков уже забронировано. Вот это пункт! Во-первых, займет он довольно продолжительный период твоей жизни, во-вторых, будет он увлекательным и интересным.

Так мы и живем, выполняя пункты намеченного плана. Будто бы садимся сначала в одну электричку и мчимся к определенной станции, приехав же туда, ищем другую, чтоб добраться уже до нового запланированного места. И пока мы сидим в электричке, либо переходим со станции на станцию, меняя поезда и направления, мы чувствуем, что во всем этом есть смысл. Как же иначе, ведь, мы движемся в соответствии с планом.

Мы не можем по другому, нам даже нужно верить в то, что есть общий глобальный план, согласно которому наш голубой шарик летает по четко-определенной орбите, согласно незыблемым законам Творца. Да, конечно так проще, ведь если есть Творец, тогда и наше существование имеет огромнейший смысл, пусть мы не знаем какой, но мы знаем, что этот смысл стоит главным пунктом в плане Творца. Ведь, не могут же галактики беспорядочно двигаться, сталкиваться ссебе подобными звездными системами  или космическими телами. Ведь, не можем же мы, люди, быть просто случайной вспышкой сознания между двумя безднами небытия. Нет! У всего есть смысл, у Творца есть план.

Поэтому мы и боимся больше всего неопределенности. Некоторые говорят: «неуверенности в завтрашнем дне», что подразумевает под собой срыв определенного плана.

Иногда хочется забыть о каких-либо планах и выпить, чтоб разрушить цепь времени и стереть ластиком пункты надуманного жизненно-необходимого списка. Особенно ярко это чувство настигло меня после прочтения романа «Триумфальная арка». Это одно из тех произведений, после прочтения которого понимаешь, что твои проблемы, не такие уж и серьезные, и начинаешь радоваться тому, что живешь сейчас в начале двадцать первого столетия, а не в период между Первой и Второй мировыми войнами. Я не хотел бы рассказывать о сюжете, так как сила данного романа не в нем, а в ювелирной передаче психологического состояния не только главных героев, но и второстепенных, таких как маленький калека Жано, управляющая публичным домом Роланда, швейцар Морозов, фашист Хааке, Кэт Хельстрем и многие другие.

Ремарк смог не только передать весь кошмар той эпохи, но и показать, что даже в такое смутное время,  человек может оставаться человеком.  Хотя далеко не каждый.

Считаю, что рассказывать о данной книге бессмысленно, ее нужно читать, чтобы прочувствовать то запредельное психологическое напряжение, которое попытался воссоздать автор.

Цитаты из книги:

На белом столе лежало то, что еще несколько часов назад было надеждой, дыханием, болью и трепещущей жизнью. Теперь это был всего лишь труп, и человек-автомат, именуемый сестрой Эжени и гордившийся тем, что никогда не совершал ошибок, накрыл его простыней и укатил прочь. Такие всех переживут, подумал Равик. Солнце не любит эти деревянные души, оно забывает о них. Потому-то они и живут бесконечно долго.

Слишком громко? Что могло сейчас казаться слишком громким? Только тишина. Тишина, в которой тебя разносит на куски, как в безвоздушном пространстве.

Но кем бы ты ни был – поэтом, полубогом или идиотом, все равно, – каждые несколько часов ты должен спускаться с неба на землю, чтобы помочиться. От этого не уйти. Ирония природы. Романтическая радуга над рефлексами желез, над пищеварительным урчанием. Органы высшего экстаза заодно организованы для выделения… Какая-то чертовщина!

Он вытащил из кармана бумажку с именем, разорвал и выбросил. Забыть… Какое слово! В нем и ужас, и утешение, и обман! Кто бы мог жить, не забывая? Но кто способен забыть все, о чем не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил все, ради чего стоит жить.

Вошла Марта, бледная, изящная блондинка. У нее было лицо ангела с картины Боттичелли, но изъяснялась она на жаргоне улицы Блондель.

Одиночество – извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда.

Забудьте об этом. Раскаяние – самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.

Власть – самая заразная болезнь на свете, и сильнее всего уродующая людей.

Он и не догадывается. Не видит, что на нас что-то нашло. Смотрит и не видит, как мы переменились. Ты можешь превратиться в архангела, шута, преступника – и никто этого не заметит. Но вот у тебя оторвалась, скажем, пуговица – и это сразу заметит каждый. До чего же глупо устроено все на свете.

Она откинула голову и начала пить. Ее волосы упали на плечи, и казалось, в этот миг для нее ничего, кроме кальвадоса, не существует. Равик уже раньше заметил – она всецело отдавалась тому, что делала в данную минуту. У него мелькнула смутная догадка: в этом есть не только своя прелесть, но и какая-то опасность. Она была само упоение, когда пила; сама любовь, когда любила; само отчаяние, когда отчаивалась, и само забвение, когда забывала.

Если хочешь что-либо сделать, никогда не спрашивай о последствиях. Иначе так ничего и не сделаешь.

Мораль – выдумка слабых, жалобный стон неудачников.

Она не  была прекрасна, как статуя или картина; она была прекрасна, как луг, овеваемый ветром. В ней билась жизнь, та самая жизнь, которая, случайно столкнув две клетки в лоне матери, создала ее именно такой. Все та же непостижимая тайна: в крохотном семени заключено все дерево, еще неподвижное, микроскопическое, но оно есть, оно заранее предопределено: здесь и крона, и плоды, и ливень цветов апрельского утра; из одной ночи любви возникло лицо, плечи, глаза – именно эти глаза и эти плечи, они уже существовали, затерявшись где-то на земле, среди миллионов людей, а потом, в ноябрьскую ночь, в Париже, на мосту Альма, вдруг подошли к тебе…

Дай женщине пожить несколько дней такой жизнью, какую обычно ты ей предложить не можешь, и наверняка потеряешь ее. Она попытается обрести эту жизнь вновь, но уже с кем-нибудь другим, способным обеспечивать ее всегда.

И вот он снова в Париже, и вечер мягок, как грудь женщины, и кажется – иначе и не может быть. Все принимается со спокойствием обреченности – этим единственным оружием беспомощности. Небо всегда и везде остается одним и тем же, распростертое над убийством, ненавистью, самоотверженностью и любовью, наступает весна, и деревья бездумно расцветают вновь, приходят и уходят сливово-синие сумерки, и нет им дела до паспортов, предательства, отчаяния и надежды.

Он стонал три дня подряд. Морфий уже почти не помогал. Равик и Вебер знали, что он умрет. Они могли бы избавить его от этих трехдневных мучений, но не сделали этого, ибо существует религия, проповедующая любовь к ближнему и запрещающая избавлять от излишних страданий. И существует закон, стоящий на страже этой религии.

Беспокойство души, старина. Вот уже двадцать пять лет как человечество поражено этой болезнью. Уже никто не верит, что можно спокойно состариться, живя на свои сбережения. Каждый чует запах гари и старается урвать от жизни все, что только может.

Завтра и мне идти, – сказал человек у бензоколонки. У него было ясное, загорелое лицо крестьянина. – Отца убили в прошлую войну. Деда в семьдесят первом году. А завтра и мне идти. Всегда одно и то же. Уже несколько сотен лет. И ничто не помогает, снова и снова нам приходится идти.